Волчица

Мужик на секунду замер, потом попытался вскинуть ружье, но Митька выстрелил из пистолета, и выстрел пришелся как раз возле его ног, бандит подпрыгнул и побежал, Вероника открыла дверь, спустила Дона и выкрикнула вслед собаке, – Дон, гони его, ату, ату…

Ржавый побежал еще быстрее, бросив на ходу ружье, но от Дона убежать было невозможно. Огромными скачками он догнал жертву и мощным прыжком свалил с ног. Лежа на земле и смотря на огромные клыки волкодава, Ржавый решил, что настал его последний час. Он зажмурился и почувствовал на лице горячую слюну и тяжелое дыхание пса. Но тут он услышал, прямо возле себя девичий голос:

– Дон, фу! Оставь его. Пусть убирается.

Дон послушно, отошел в сторону, задрал ногу и пометил место рядом с лежащим почти без сознания бандитом.

Ржавый тяжело поднялся, но успел взглянуть на хозяйку собаки. Девушка была очень хороша и очень молода. Почти ребенок. Она с вызовом смотрела на униженного ею бандита, и всем своим видом показывала ему, что он может уходить, но если придет еще раз…

Ржавый встал и дернулся к сапогу, пытаясь достать заточку. Но Дон следил за каждым его движением. Он с диким рыком вцепился в руку бандита, Ржавый взвыл, а Вероника увидела, как из запястья алой струей брызнула кровь, и послышался противный треск сломанной кости. Ржавый взглянул на свою безвольно болтающуюся, истекающую кровью руку, и, теряя сознание, прошептал, – точняк, Волчица…

К Веронике подбежал Митька. Он с ужасом смотрел на лежавшего на траве бандита, на его изуродованную руку и на измазанную кровью пасть Дона.

Ржавый был без сознания.

– Неси из дома бинт и зеленку. Больше у меня ничего нет. А, анальгин там еще есть. Да, и пару дощечек прихвати.

– Ты что, собираешься его лечить? – изумился Митька.

– Нет, можно, конечно, оставить все так, как есть, у него начнется гангрена, и он умрет через неделю, другую. Можно сдать твоим коллегам, но тогда мы не узнаем, кто у них главный. Надо его подлечить и отправить восвояси. А там уже пусть твой дядька работает.

– Ты меня удивляешь! – уходя за аптечкой, прошептал себе под нос Митька. – Кто ты такая, какое рыжье? Рыжье?! Ведь рыжье, на воровском жаргоне означает… Золото! Они требуют у нее золото? Вот это поворот!

Пока Вероника обрабатывала Ржавому руку, он на секунду пришел в себя, но когда девушка стала вправлять кость, он закричал и снова впал в забытье. Вероника по-деловому наложила дощечки и крепко примотала их бинтом. Потом посмотрела на Митьку и сказала:

– Пока он в отключке, надо бы его подальше от заимки отнести.

– Буду я его еще таскать! Ружье у него забрать надо!

– А, в общем, ты прав. Пусть на глазах у нас очухивается. – Разжав ему зубы палкой, Вероника всыпала Ржавому в рот растолченные таблетки анальгина. – Скоро очнется, пошли в дом. Да, муки из подпола прихвати чуток, хоть лепешек испеку. Вероника зашла в сени, выдала Митьке кастрюльку, и, загнав Дона в дом, ждала возвращения Митьки. Митька вошел в сени с кастрюлькой полной муки, поставил ее на стол, отряхнулся и сел на лавку. Он был в шоке. Вероника выглянула на улицу – никого. И захлопнув дверь, задвинула щеколду.

Пока Вероника пекла лепешки, Митька сидел рядом и молчал. Он думал. У него ничего не укладывалось в голове. Потом все же посмотрел на Веронику и спросил:

– А про что он там говорил-то, про рыжье какое-то?

– А я почем знаю? Про ружье, мне показалось.

– Вероника, ты чего-то недоговариваешь, я это еще по рассказу дядьки понял.

– Вот у дядьки своего и спроси. А я ни про рыжье, ни про ружье ничего не знаю. Что-то, видно, задолжал отец, вот они и крутятся возле заимки. Хотя столько лет прошло. Отец мне перед смертью строго настрого велел уходить отсюда. Иди, говорил, к тетке или в дальнее зимовье.

– А откуда ты такие слова знаешь? Будто сама на зоне побывала? – спросил, еще не совсем поверивший девушке Митька.

– Да не знаю я ничего! Отец, сутки перед смертью лежал, бредил все… Вот и наслушалась всякого.

– А почему ты назвалась Волчицей?

– А кто я есть? Живу тут как одинокая волчица. Сама рыбачу, сама охочусь, все сама! – потом помолчала немного и, вздохнув, сказала, – меня так папа называл. В шутку, конечно.

Схватив из мисочки горячую лепешку, Митька обжег пальцы, и, перекидывая ее из руки в руку, дунул на нее.

– Вкусные! – откусив кусочек, сказал Митька.

К нему тут же подошел Дон, и положил голову ему на колени.

– Ой, гляди, признал тебя! Раз еду выпрашивает. И это несмотря на то, что ты его обидел!

– Чем это я его обидел?

– Ты сказал, что алабаи не могут быть служебными собаками. Убедился теперь, что такое Туркменский волкодав? И это все притом, что я его почти ничему не учила. У них это все в крови!

– Убедился! Как он его взял! – и дал Дону целую лепешку, предварительно остудив ее.

– Смотри, кажется, очухался! – сказала Вероника, смотря в щель ставни. – Встает. Качается…

– Еще бы!

Ржавый, встал, и, прижав к животу больную руку, побрел в сторону тайги, даже не оглянувшись на заимку.