Волчица и пряности. Краски мира 3 (ЛП)

У Лоуренса ушла еще секунда, чтобы понять: она ведет речь о персиках в меду.

Он хоть и устал, но все-таки не ждал от Хоро, что та поблагодарит его за труд; однако все же он надеялся на приятную беседу. Но нет – после целых суток с поводьями в руках ему тут же швыряют в лицо насущную тему.

Неудивительно, что Лоуренса охватило раздражение; однако он могучим усилием не позволил этому раздражению отразиться в его голосе.

– Ты ходила туда, только чтобы проверить?

Досада проявилась-таки в слове «только», однако Лоуренс слишком устал, чтобы беспокоиться об этом. Усевшись на кровати, он развязал шнурки и принялся снимать ботинки.

– Интересно, все ли будет в порядке?.. – поддела Хоро, и его руки застыли. Вскоре, впрочем, Лоуренс продолжил разуваться.

– Один румион – не та цена, которую можно с легкостью заплатить. А те, кто может ее с легкостью заплатить, встречаются нечасто.

– Вот как. Ну, тогда можно ни о чем не беспокоиться, да?

Лоуренс ответил достаточно честно, но интонация Хоро скребла по его и без того усталым нервам. Он уже собрался было тщательно и аккуратно объяснить, какое громадное количество денег – один румион, но в последний миг передумал.

У Хоро не было причин нарочно его жалить, а значит, в том, что ему сейчас так плохо, было виновато утомление.

Лоуренс заставил себя успокоиться и начал развязывать одежду, готовясь лечь спать.

В какой-то момент Хоро повернулась к нему; он заметил ее взгляд, когда уже собрался лечь и расслабиться.

– В конце концов, ты уже много заработал, – Лоуренса изумила неприкрытая враждебность в ее голосе. – Значит, завтра? Или ты вернулся, потому что уже заработал достаточно? Ты уже семь раз тут загружался; должно быть, тебя за это достойно вознаградили?

Укусы муравьев раздражают, жало осы вызывает страх. Глядя на оскалившую зубы Хоро и не понимая, когда она успела превратиться из муравья в осу, Лоуренс не задумываясь ответил:

– Ээ, нет, всего лишь семь серебряков, так что…

– Семь? Хоо. И ты так спешил. Интересно, сколько же времени тебе понадобится, чтобы заработать румион?

Еще когда Лоуренс вернулся в комнату, он увидел в красноватом свете, что хвост Хоро распушен, но лишь сейчас понял, почему.

Однако в сознании Лоуренса царила пустота. Он понятия не имел, на что именно сердится Хоро.

На то, что персики в меду того гляди распродадут? Или она просто хотела их отведать как можно скорее?

Его замешательство не имело никакого отношения к усталости. Он просто и откровенно не понимал гнева Хоро и не знал, что сказать в ответ.

В свете заходящего солнца глаза Хоро казались красными, как у зайца. Ее полный ярости взгляд был устремлен на Лоуренса, и тому показалось, что от его ответа зависит сама жизнь. В следующий миг после того, как его посетила эта абсурдная мысль, он вдруг осознал кое-что. Что Хоро сейчас сказала? Она сказала, что Лоуренс загружался семь раз; но откуда у нее столь подробные познания?

Даже торговцы, которые здесь работают, не смогли бы точно сказать, сколько именно раз они загрузили его повозку. Создавалось впечатление, что Хоро следила за ним из окна весь день.

Едва Лоуренс об этом подумал, с его губ сорвалось тихое «ах!». Уши Хоро немедленно встали торчком, и хвост, лежащий у нее на коленях, распушился сильнее.

Но гневный взгляд уже не был направлен на него, и Лоуренс больше не слышал ядовитых слов. Вместо этого Хоро прищурила глаза и отвернулась, как будто желая, чтобы красный свет закатного солнца смыл все прочь.

– …Ты… – начал Лоуренс, но Хоро в буквальном смысле зарычала на него, и он осекся. – …Нет, ничего.

Какое-то время Хоро сверлила его сердитым взглядом, потом наконец вздохнула и закрыла глаза. Когда они вновь открылись, Хоро смотрела не на Лоуренса, а на собственные руки.

Скорее всего, она беспокоилась о нем; но главное – ей было тоскливо сидеть в комнате в одиночестве.

Говорят, что одиночество – смертельная болезнь; Хоро однажды ради Лоуренса рискнула жизнью. Он этого не забыл. Не мог забыть.

Потому он и трудился ради нее до полного изнеможения; однако эти чувства сами по себе ничего ей не говорят. Так же, как сама Хоро, глядя на Лоуренса из окна, ничего ему не сказала.

Даже если Лоуренса ждала простая и тоскливая работа, даже если эта работа должна была лишь усилить и так накопившуюся усталость, Хоро все равно хотела, чтобы Лоуренс взял ее с собой. Все, что угодно, лучше, чем оставаться одной, – так она думала.

Лоуренс прокашлялся, чтобы выиграть время.

Если он сейчас просто пригласит Хоро присоединиться к нему, это вызовет в ней лишь раздражение или гнев. Это ведь Хоро; если она почувствует, что ее жалеют, ее гордость окажется уязвлена.

Требовался какой-то повод. Лоуренс заставил свою голову работать напряженнее, чем за все время, что он занимался торговлей, и наконец придумал кое-что, что могло бы сработать.

Он вновь откашлялся и произнес:

– На дороге в деревню кое-где стали появляться дикие собаки. Ночью там станет опасно. Поэтому, если ты не против… – он замолчал и проверил реакцию Хоро.