Но иногда – вот как сейчас – она медленно, мечтательно напевала мелодию. Обычно она делала это, лежа на спине и глядя вверх. Думаю, потому что не хотела, чтобы слезы текли из глаз.
Во мне тоже живет частица души поэта, хоть по виду и не скажешь, поэтому я такие вещи хорошо понимаю.
Когда Хозяйка подняла голову и посмотрела на меня, она не плакала. Но я знал, чтО видели ее глаза. Счастливую, кипящую жизнью улицу в квартале ремесленников.
Они были все друг с другом знакомы; хоть и буйны, но дружелюбны. И поэтому всякий раз, когда Хозяйка видела их простую, честную жизнь, она становилась похожа на ребенка, с завистью рассматривающего игрушки других детей. Мне она такой не очень нравилась.
Но тогда наши дни были очень трудны. Я не имел никакого права винить ее за то, что она иногда выказывала слабость. Больше всего мне хотелось, чтобы она прекратила рассеянно тянуть меня за шерсть.
Сейчас она настолько увлеклась песенкой, что начала выстукивать кончиками пальцев ритм на моей голове.
Примерно тогда же, когда я стал музыкальным инструментом, я почувствовал, что за дверью кто-то есть.
Я резко сел, и Хозяйка посмотрела на меня сердито – я же ей помешал. Но мое раздражение исчезло сразу, как ее лицо приобрело смущенное выражение – а это случилось, как только в дверь постучали.
– О, прошу прощения, ты спала?
Это была владелица постоялого двора – та самая женщина, которая утром привела детей.
– А, н-нет, я… спасибо, что одолжила мне иголку! – и Хозяйка, поспешно пригладив растрепавшиеся от лежания волосы, протянула иглу женщине. По-моему, эта женщина улыбалась не всклокоченным волосам Хозяйки, а ее фальшивому насвистыванию. Но мой долг как рыцаря – не указывать ей на это.
– Только что пришел человек из церкви. По-видимому, Его святейшество желает поговорить с тобой.
Руки Хозяйки, приглаживавшие волосы, застыли на месте, и она посмотрела на меня.
– Его святейшество?
– Похоже, он закончил свои утренние дела. Ты ведь вчера не смогла с ним поговорить?
Хозяйка кивнула и поспешно накинула плащ, который только что починила.
– О, и если увидишься с Его святейшеством, попроси его помолиться за мой постоялый двор. Мы сейчас так заняты, мне было некогда самой его попросить.
Она была ровно такой бесстыдной, какой казалась.
И все же бесстыдство тоже иногда бывает уместно.
Мы быстро закончили приготовления и вышли с постоялого двора. Мы здесь всего лишь со вчерашнего дня, однако Хозяйка уже изучила окрестные улицы достаточно хорошо, чтобы ходить с уверенностью.
– Интересно, о чем он хочет со мной поговорить. О, но сперва я должна его поблагодарить! Ангел… хи-хи.
Хозяйка, говоря сама с собой, захихикала и приложила палец к подбородку. Такая привычка была обычной для тех, кто живет одинокой жизнью; хотя ее улыбка была совершенно очевидна. Конечно, она была довольна, что вчера ее назвали ангелом.
Но то, что она позволила себе так погрузиться в мечты, было, несомненно, благодаря влиянию города. Вчера он казался таким тоскливым, но лишь потому, что мы сравнивали его с Рубинхейгеном, пыль улиц которого мы совсем недавно отрясли со своих ног. Но прошло совсем немного времени, и стало ясно, что и этот город жив, что здесь есть люди.
Одни собирали тряпье, другие чинили бочки и кадки. Перед мастерскими жестянщиков и сапожников тоже толпились люди, которым надо было что-то починить. Создавать что-то новое здесь пока не получалось, но город уже достаточно пришел в себя, чтобы начать восстанавливать существующее. Взгляд Хозяйки задерживался не на ранах города, но на распускающихся бутонах деятельности. Мы шли весело и быстрее обычного.
Хозяйка шагала, сцепив руки за спиной, как делали городские девушки в Рубинхейгене, – прежде я видел, что она так делала лишь в темных проулках. Это показывало, что она получает удовольствие и что ее не заботят взгляды окружающих.
Мне это нравилось. И потому, когда я обнаружил того типа, я мысленно вздохнул и заворчал.
– Ах…
Хозяйка способна заметить с вершины холма даже волка, прячущегося в тени дерева на большом расстоянии. Она тут же поняла, на кого я ворчу.
Ее взгляд уперся в молодого человека, который стоял, прислонившись к двери дома, и беседовал с полной женщиной. Это был юный ростовщик – Йохан, как он представился.
– Что нам делать? – спросила у меня Хозяйка. И тут –
– Эй! – раздался голос.
Мы не были с Йоханом в ссоре, но отлично знали, что его род занятий в городе презирают. И действительно, одно то, что Йохан знал Хозяйку, стоило ей подозрительного взгляда той женщины.
Но Йохан, похоже, заметил этот взгляд. Он что-то прошептал женщине на ухо, и ее выражение лица тут же сменилось на удивленное. Она снова повернулась к нам и, сложив руки перед грудью, коротко помолилась.
Йохан гордо посмотрел на нас, будто хвастаясь своей работой.
Я поднял взгляд на Хозяйку и увидел на ее лице утомленную, болезненную улыбку.