Волчица и пряности (ЛП)

Перед уходом они запечатлели в своей памяти все, что видели вокруг, и каждый мог с уверенностью сказать, где именно он стоял в тот день и смотрел на свой прежний дом.

— Тот, кто желает возразить против состоявшейся церемонии, пусть поднимет руку! — провозгласил старейшина, и селяне мгновенно стихли. А потом разом закричали в ответ:

— Не возражаем!

Один за другим селяне восхваляли Единого бога и мудрость Хоро. Кто-то даже танцевать принялся. Возле мальчика остались лишь старейшина, Хоро и (естественно) его мать. Когда мать взяла ребенка за руку и подняла, он, похоже, наконец понял, что произошло, и расплакался, уткнувшись ей в живот.

— В моей старой деревне били не ладонью, а камнем.

Она единственная из всех заранее знала, что произойдет. Хотя, когда ей это предложили, она улыбнулась неуверенно, на ее лице было явственно написана гордость, что ее сына избрали для столь важного дела. Она принялась благодарить Хоро и Лоуренса, через слово поминая Господа.

— Что ж, вот и нет проблемы, — заявила Хоро, гордо выпятив грудь.

* * *

В любой деревне подобные дни сохраняются в памяти как важнейшие. Их отмечают грандиозными трапезами, и деревня Джисаз не стала исключением. Этой ночью предстояло большое празднество.

Старейшина тряс руки Лоуренсу и Хоро так настойчиво, что у Лоуренса рука начала распухать. Им даже предложили внести их имена в летопись деревни — как людей, сыгравших важнейшую роль в ее судьбе, — чтобы их помнили и почитали веками. Похоже, Лоуренс без проблем сможет построить долгие и крепкие отношения с этими людьми.

Солнце садилось; Лоуренс со счастливым видом наблюдал, как селяне украшают место, где будет пир. Перевод был завершен; Лоуренс потянулся, не вставая со стула, и повернулся к Хоро; та разлеглась на кровати, ухаживая за хвостом.

— Ты закончил?

— Да. Наконец.

— Ну, теперь мы можем пить, ни о чем не заботясь.

— Если бы все было так просто… После трапезы надо будет еще переговоры вести. Ну, конечно же… — он поднес руку к груди, сделал паузу и произнес с легким подвыванием, чтобы добавить драматичности: — Все это благодаря моей мудрой спутнице.

Хоро тут же подыграла. Однако ее реакция была чуть более искренней — ведь волчица и впрямь ему очень помогла. Сейчас Лоуренсу бы не только кур ей купить, но и пива столько, чтобы в повозке места не осталось.

— В который раз я в гораздо большем долгу перед тобой, чем ты передо мной. Как ты предпочитаешь, чтобы я вернул должок?

Он говорил беззаботно, предвкушая завтрашние переговоры и будущее, освещенное безграничными возможностями этой деревни. Когда здесь будет построен монастырь, она, возможно, даже в городок превратится.

— Оо… это может быть все, что угодно?

— Нет, «все, что угодно» — это чересчур смело. Это для меня слишком, но как насчет сотни серебряков? Этого хватит, чтобы купить тебе новое, роскошное одеяние.

Хоро несколько раз прошлась взглядом по своей одежде, потом закрыла глаза. Что она видела под опущенными веками? Яблоки? Персики в меду? Вдруг ее хвост заколыхался — стало быть, она приняла решение. Но она колебалась, говорить или нет, — значит, это что-то дорогое.

— Если это слишком трудно, я воздержусь, но…

— Как нетипично скромно для тебя.

Хоро улыбнулась шутке и указала на Лоуренса.

— Эта работа, которую ты только что делал.

— Работа? Ты про это?

— Ну да, эта писанина. Ты говорил, было бы дорого поручать ее кому-то в городе?

Грамотность сама по себе — профессиональный навык, уже поэтому чья-то помощь в написании письма обходится недешево. А плата за составление официальной бумаги еще выше.

— Что? Ты хочешь, чтобы я для тебя что-то написал?

— Хмм? Ну… думаю, можно сказать и так.

— Если это и все, то это сущая мелочь… Может, еще чего-то хочешь? Яблоки, может, или персики в меду?

Чтобы Хоро поставила что-либо выше еды — большая редкость. Быть может, после всех этих разговоров о записях ей захотелось предать бумаге воспоминания о доме?

— Это заманчиво, конечно… но еда долго не живет. А письменное слово, ты говорил, не меняется, и его можно хранить долго.

Судя по тому, с каким смущенным видом Хоро это произнесла, Лоуренс угадал.

— Думаю, если ты попросишь написать толстый том, это будет довольно тяжело.

— Нет… не очень много…

Она спрыгнула с постели и мягким движением уселась на стол. Она что, хочет, чтобы Лоуренс прямо сейчас это написал, раз уж оно не длинное?

— Так что же ты хочешь, чтобы я написал?

Вместо ответа она уставилась куда-то в пространство, будто тщательно обдумывая каждое слово, которое она желала вверить бумаге. Видимо, это что-то очень дорогое для нее, подумал Лоуренс; поэтому он молчал и терпеливо ждал. Наконец он услышал что-то вроде тихого дуновения ветерка и понял, что это Хоро, закончив размышлять, вдохнула.

— Слова будут такие. «Волчица Хоро Мудрая…»

Лоуренс быстро схватил перо и чистый лист пергамента. Хоро не стала дожидаться, когда он будет готов.

— «…Должна быть доставлена на родину в соответствии с данным договором».

Лоуренс застыл, потом повернулся к ней.

— Ведь человеческая память такая ненадежная. Если ты забудешь, выйдет нехорошо.