Волчица советника

Но денег у римела не было. Совсем. Ни денег, ни золота, ничего кроме кибиток и собранных на полях сражений коней — табун гнали ночами, увешав животных отводящими глаз амулетами. И я, едва поднявшись с постели, присоединилась к добисаркам, добытчицам — так римела называют женщин, что ходят гадать, продают наичудеснейшие эликсиры, набранные в ближайшей реке, и заговаривают болячки. Помню, подманивала флером очередного простака, раскладывала веером потрепанные карты и несла какую-то чушь о казенном доме, неземной любви и страшной опасности, исходящей вот от этой Тройки Кубков.[23]

— Так тут же девушки нарисованы! С вином! Счастливые, пляшут!

— Ай-вэй, яхонтовый мой! — И еще один жгут флера — прямо в солнечное сплетение. — На костях твоих плясать будут! Меня слушай, а не картинки рассматривай!.. А не нравится, — оскорбленно поджимала я губы и начинала собирать Таро, — так иди, не держу! Но потом не жалуйся, не говори, что не предупреждала!

— Не-не-не, подожди! А это что значит? — указывал крестьянин на Башню рядом с сигнификатором.[24]

— Видишь, Башня сломанная? Это препоны все на твоем пути ломаются! Хорошая карта! — упирала я в бок левую руку, стараясь не смотреть на Земфиру и Алмазу, у которых глаза на лоб лезли от моей ахинеи. — В путешествие езжай смело, — указывала подбородком на Колесницу, прямиком ведущую к Девятке Мечей, — но по бабам там не ходи! И много не пей! Помни про этих гарпий с кубками. А теперь иди, жена заждалась.

— Я вдовец… — икнул крестьянин, делая отвращающий знак.

— Ай-вэй, ну и что с того? Сегодня вдовец, завтра женат! Иди уже, надоел, разбрильянтовый!.. Э, стой! А платить кто будет?! — И крестьянин, оглушенный вспышкой флера, покорно опустошал кошелек.

В крупных городах я не наглела, лордов Меота и тех, кто, проморгавшись, мог нажаловаться в Ратушу, не трогала. Бедняков, впрочем, тоже — что мне их медяки? Угрызения совести старательно игнорировала. Еще и иронизировала, посмеивалась над собой, в красках представляя, как буду рассказывать Тиму о буднях гадалки-римела и моих «разбрильянтовых». Может, даже юбку эту сохраню, длинную, с рюшами. И блузу, открывающую плечи и верхнюю часть спины — Йарра оценит.

Тогда я еще надеялась на исцеление, на возвращение, на месть — я найду и убью их сама, ведь деньги серебряным дождем сыпались мне в подол, а кончики пальцев правой руки еще чувствовали холод монет.

А потом я встретила Паладина.

В те дни, в Меоте, я снова начала развивать свой дар — он был моей единственной надеждой вернуться домой. Я ведь не могла рассказать римела, кто я… Райан они ненавидели настолько, что, скорее, добили бы меня — за повешенного Лачо, за заколотых Миро и Алеко, за изнасилованных девушек, — и я в кои-то веки радовалась спящей татуировке, подтверждающей нечистую кровь смеска.

Хотя нет, это я вру. Никто бы меня и пальцем не тронул — не те они люди, но из табора бы выгнали, несмотря на симпатию, пробужденную флером. Как думаете, долго бы я прожила без их защиты и опеки?.. Становиться же игрушкой одурманенного торговца или лорда мне совершенно не хотелось, особенно после них. Тогда я еще надеялась, что успею, что смогу сама — я же выжила несмотря на «заботу» матери, убила мантикору, обманула Дойера!

Я была самонадеянной дурой, совершенно забывшей, что ведьм и шильд сжигают на кострах. Или варят в масле — как повезет. Я ведь никогда не видела Паладинов и старательно травила меотцев флером, собирая деньги на мага.

Первая вспышка вышла случайно, когда я, шуткой Анары, приманила торговку, разбиравшуюся в картах не хуже шунави. О, какой крик она подняла, когда я, постукивая пальцем по перевернутому Пажу Кубков,[25] наобещала ей неземной любви с высокородным блондином!

— Шарлатанка! Лгунья! Вы только послушайте, что она несет! Еще и деньги требует, бесстыжая! — Меотка выковырнула у меня из рук уплаченные монеты, прихватив заодно пару медяков, оставленных рыбаком. — Я сейчас стражу позову, я тебя…

— Отдай! — вцепилась я в ее подол. — Это мои деньги! — На мгновение я увидела себя со стороны — грязную растрепанную девчонку, повисшую на ширококрупой меотке, но даже легкий шок от осознания, что чумазое лицо, руки в цыпках и ругань на всю площадь мои, не заставил меня отступиться. — Отдай сейчас же! Отдай, гадина!

А потом случилось что-то. Золотистая пудра флера, к которой я привыкла настолько, что даже не замечала ее, вдруг полыхнула ослепительно-белой вспышкой, заискрилась. Торговка замерла, запнувшись на полуслове, и, больше не возражая, вернула не только медяшки, но и опорожнила кошелек. Лицо у нее было, будто Светлую увидела — еще чуть-чуть, и гимн затянет.

— Иди домой, — приказала я, разглядывая женщину. Та кивнула, повернулась и неторопливо зашагала с площади. И только у арки, ведущей к боковой улочке, споткнулась, шало осмотрелась, ощупала пустой мешочек на поясе и бросилась обратно, но я успела спрятаться за колодцем.