Волчицы из Машкуля

Бедняга еще не умел разбираться в человеческом сердце. Он даже не обратил внимания на то, что Мари слишком уж опасалась остаться с ним с глазу на глаз в таком уединенном месте, каким был островок Ла-Жоншер, и это свидетельствовало об одном: она не ручалась ни за себя, ни за него, и не сделал для себя соответствующего вывода — он еще имеет надежду как влюбленный; напротив, его радужные мечты рассеялись словно дым и ему вдруг показалось, что перед ним снова предстала Мари, такая же равнодушная и холодная, какой она была с ним в последнее время.

— Ах! — воскликнул он с горечью. — Зачем вы вырвали меня из рук солдат? Они бы меня, возможно, расстреляли, но для меня лучше смерть, чем знать, что вы меня не любите!

— Мишель! Мишель! — воскликнула Мари.

— О! — произнес он. — Я еще раз могу повторить мои слова.

— Злой мальчишка, не произносите их больше никогда! — возразила ему Мари, перейдя на материнский тон. — Разве вы не видите, что доводите меня до отчаяния?

— Разве это важно для вас! — промолвил Мишель.

— Послушайте, — продолжала Мари, — неужели вы сомневаетесь в искренности моих дружеских чувств к вам?

— Увы! — ответил с грустью молодой человек. — Мне кажется, чувства, о которых вы мне говорите, не идут ни в какое сравнение с теми, которые я ощущаю в моем пылающем сердце с того самого дня, когда впервые увидел вас, и, несмотря на все ваше ко мне дружеское расположение, моя душа жаждет взаимности.

Мари пришлось сделать над собой невероятное усилие.

— Мой друг, Берта даст вам все, чего вы ждете от меня, ее любовь к вам именно такая, какую вы заслуживаете и о какой вы мечтаете, — сказала бедняжка дрогнувшим голосом, торопясь произнести вслух имя сестры, словно хотела воздвигнуть преграду между собой и любимым человеком.

Покачав недоверчиво головой, Мишель вздохнул.

— О! Но я же люблю совсем не ее, совсем не ее, — возразил он.

— Зачем, — поспешно спросила Мари, словно не замечая ни жеста, ни слов молодого человека, — зачем вы написали это письмо, которое могло бы разбить ее сердце, если бы попало ей в руки?

— И его получили вы?

— Увы, да, — сказала Мари, — и несмотря на всю боль, которую это письмо мне причинило, я должна вам признаться: какое счастье, что оно попало именно ко мне!

— И вы прочитали его до конца? — спросил Мишель.

— Да, — ответила девушка, вынужденная опустить глаза, не в силах выдержать умоляющий взгляд молодого человека, сопровождавший его слова, — да, я его прочитала и именно потому, мой друг, решила переговорить с вами прежде чем вы увидитесь с Бертой.

— Но разве вы не поняли, Мари, что сначала и до конца письма я ни разу не покривил душой и могу любить Берту лишь как сестру?

— Нет, нет, — произнесла Мари, — я поняла только одно: мне бы выпала незавидная доля, если бы я стала виновницей несчастья моей горячо любимой сестры!

— Но тогда, — воскликнул Мишель, — что вам надо от меня?

— Хорошо, — произнесла Мари, сложив руки, словно молясь, — прошу вас пожертвовать чувством, еще не успевшим пустить глубокие корни в вашем сердце; прошу вас отказаться от пагубного влечения, возникшего без какого бы то ни было повода с моей стороны, прошу вас забыть о вашей сердечной склонности, обреченной оставаться без взаимности и способной лишь принести горе всем нам…

— Мари, лучше прикажите мне умереть: пусть меня убьют или я покончу с собой. Бог мой, нет ничего проще! Но вы просите отречься от моей любви к вам… Что в моем сердце сможет заменить любовь к вам?

— И все же, мой дорогой Мишель, постарайтесь справиться с вашей любовью ко мне, — сказала мягко Мари, — ибо я поклялась в том, что никогда не подам вам ни малейшей надежды на ответное чувство, о котором вы говорите в вашем письме.

— Кому вы поклялись?

— Богу и себе.

— О! — воскликнул, разрыдавшись, Мишель. — О! А я-то думал, что вы меня любите!

Мари решила, что в ответ на все более пылкие признания юноши она должна продемонстрировать холодную сдержанность.

— Мой друг, — продолжала она, — то, о чем я только что вам сказала, является не только плодом моих размышлений, но и продиктовано моей искренней симпатией к вам; поверьте, если бы я относилась к вам по-другому, я бы решила, что вместо всяких объяснений было бы достаточно показать мое равнодушие; на самом деле перед вами истинный друг, призывающий вас, Мишель, забыть ту, что не может вам принадлежать, и полюбить ту, кто вас любит и с кем вы, можно сказать, помолвлены.