Волчицы из Машкуля

— Как я уже говорил, нам предстояло сделать выбор между замком моего старого друга и хижиной того бедного крестьянина, что должен был стать нашим проводником, между роскошью и удобством жизни в богатых апартаментах, но не в полной безопасности, и тесным домишком, скверной кроватью, гречишным хлебом, но в несомненной безопасности. Господь Бог за нас решил этот вопрос, нам больше не из чего выбирать: придется удовольствоваться комфортом.

— Но вы сказали, что в замке небезопасно?

— Замок принадлежит моему другу детства, чей отец при Реставрации стал бароном. Отец умер; в замке сейчас живут его вдова и сын. Если б там был один только сын, я был бы спокоен: он хоть и слабохарактерный, но честный малый, а вот его мать мне кажется эгоистичной и тщеславной женщиной, и это меня определенно беспокоит.

— Ба! На одну ночь! Вам недостает отваги, Золотая Ветка!

— У меня ее достаточно, когда дело касается только меня, но я отвечаю перед Францией или, по крайней мере, перед моей партией, за жизнь Мад…

— Малыша Пьера, вы хотите сказать… Ах! Золотая Ветка, за те два часа, что мы в пути, вы должны мне уже десятый фант.

— И последний, мад… Малыш Пьер, хотел я сказать; отныне вы мой брат, и поэтому я называю вас только этим именем и своим братом.

— Поедем, поедем в замок! Я чувствую такую усталость, что попросил бы приюта в замке у людоедки из сказки.

— Мы поедем напрямик и будем на месте через десять минут, — сказал молодой человек. — Устройтесь поудобнее в седле; я же пойду пешком, а вам надо ехать за мной, иначе мы собьемся с пути, ведь тропинку почти не видно.

— Постойте! — воскликнул Малыш Пьер.

И он соскользнул на землю.

— Куда вы? — с беспокойством спросил Золотая Ветка.

— Вы помолились у постели бедного крестьянина, теперь мой черед.

— Вы так думаете?

— У него было храброе, верное сердце, — настаивал Малыш Пьер, — если б он остался жив, то рискнул бы жизнью ради нас. Я должен сотворить у его тела хотя бы скромную молитву.

Золотая Ветка снял шляпу и сделал шаг в сторону, чтобы дать пройти своему молодому спутнику.

Как сделал до этого Золотая Ветка, маленький крестьянин вошел в хижину, взял веточку букса, обмакнул в святую воду и встряхнул над телом усопшего; затем он преклонил колено, помолился у кровати и вышел так же незаметно, как и его спутник.

Затем Малыш Пьер подошел к Золотой Ветке, как пятью минутами ранее Золотая Ветка присоединился к нему.

Молодой человек помог Малышу Пьеру снова взобраться в седло; затем оба они — тот, кто помоложе, верхом, а другой пешком — молча двинулись через поля по едва различимой тропинке (как мы уже говорили, это была самая короткая дорога в замок Ла-Ложери).

Но не успели они сделать и пять сотен шагов, как Золотая Ветка остановился и придержал лошадь Малыша Пьера.

— Что там еще? — спросил тот.

— Я слышу шаги, — ответил молодой человек. — Скройтесь в кустах, а я спрячусь вон за тем деревом. Тот, кто нам встретится, пройдет мимо, не заметив нас.

Путники быстро проделали этот стратегический маневр, и хорошо поступили, ибо тот, чьи шаги они слышали, приближался так быстро, что, несмотря на темноту, они его увидели в то самое мгновение, когда спрятались за своим укрытием: Малыш Пьер — в кустах, Золотая Ветка — за деревом.

Незнакомец, которому они уступили дорожку, вскоре был шагах в тридцати от Золотой Ветки, чьи уже привыкшие к темноте глаза различили молодого человека лет двадцати, не шедшего, а скорее бежавшего в том же направлении, что и они.

Шляпа была у него в руке, ветер развевал его волосы, открывая лицо, которое легко было узнать.

У Золотой Ветки вырвался возглас удивления; однако он, словно еще сомневаясь и медля выполнить свое желание, дал молодому человеку пройти мимо и только тогда, когда тот повернулся к нему спиной, воскликнул:

— Мишель!

Молодой человек, не ожидавший услышать свое имя в темноте и в этом безлюдном месте, отпрянул в сторону и спросил дрожащим от волнения голосом:

— Кто меня зовет?

— Я, — ответил Золотая Ветка, снимая шляпу и отбросив к подножию дерева парик; затем он двинулся навстречу своему другу, оставаясь, однако, в одежде бретонца, нисколько, впрочем, не менявшей его облик.

— Анри де Бонвиль! — воскликнул Мишель, вне себя от изумления.

— Он самый. Но не произноси мое имя так громко: здесь кусты, овраги и деревья разделяют со стенами привилегию иметь уши.

— Ах, верно! — сказал Мишель. — И потом…

— Да, и потом… — отозвался Бонвиль.

— Так, значит, ты здесь, чтобы участвовать в восстании, о котором все говорят?

— Именно! А теперь скажи: с кем ты?

— Я?

— Да, ты.

— Дружище, — отвечал молодой барон, — я еще не пришел к определенному мнению, однако признаюсь тебе по секрету…

— По большому секрету, если хочешь, но только признавайся поскорее!

— Ладно, скажу тебе по секрету: я склоняюсь на сторону Генриха Пятого.

— Что ж, дорогой мой Мишель, — весело сказал граф де Бонвиль, — если ты встанешь на сторону Генриха Пятого, то именно это мне и нужно!

— Позволь… Вообще-то говоря, я еще не вполне решился.