Волчок для Гулливера

Что же вырабатывалось на подземных уровнях Дома, куда доставлял Лойолу специальный «мгновенник»? Я повторял и повторял слова Доминика: «Тайна блистона пока все еще тайна». О какой тайне шла речь? Ведь блистон вырабатывался совершенно открыто и в Советском Союзе, и в США, причем исключительно в мирных целях, заменив уран в атомной энергетике. Блистон использовался и как новый вид топлива для космических ракет и трансконтинентальных краулеров и, вероятно, сыграл и играет свою роль в механизме вращения Дома. Но почему это тайна? Почему скрываются работы за дверью со световой надписью «Предъявляйте красный пропуск» и почему Лойола так боялся, что я открою «спуск в преисподнюю»? Да и не об атомной энергетике думал Лабард, когда уверял Лойолу, что «тайна пока еще не открыта».

Но Роджер открыл ее и уехал, объяснив свой отъезд откровенным «я хочу жить». Я тоже хотел жить, но еще не открыл тайны. Я только подошел к ней, понимая, что ступил на «минное поле». Идти ли дальше?

Роджер никого не посвятил в свое открытие. Я поступил иначе. В тот же день я сообщил о необходимости срочной встречи Полетте, Джонни и Фрэнку. В моей лаборатории, хотя и огражденной от электронного сыска, такое сборище могло бы вызвать подозрение Лойолы, который узнал бы о нем через две-три минуты. Но Полетта могла попросту пригласить нас в гости, а у нее мы были уже в полной безопасности.

Прежде чем рассказать, я долго думал о том, что нас связало до того, как я проник в тайну Лабарда. Джонни просто были не по нутру диктаторские замашки Доминика и Лойолы. Уйдя из Дома, он стал бы обычным средним американцем, отменным специалистом, равнодушным к любой политической акции. Союз Фрэнка и Полетты вызывал еще большее недоумение. Лабард взял их из приюта с явно рекламной целью. Потеряв жену, сбежавшую со своим другом детства, он объявил публично, что создаст новую семью на новой основе, и тут же распределил детей «по рукам» с хорошей оплатой за содержание и «дрессировку». Учились Фрэнк и Полетта не только в разных учебных заведениях, но и в различных штатах, зато оба прошли сквозь стихию студенческих волнений, снова в конце восьмидесятых — начале девяностых годов охватившую капиталистический мир. Видимо, это и сблизило их, когда оба оказались в кадрах «Хаус Оушен компани» под крылом вспомнившего о них «отца», которого они не знали и не любили. А что меня привязало к ним? Единомыслие? Едва ли. О политике мы почти не говорили, и я даже удивился, увидев как-то у Фрэнка настольную книгу моего отца, всю жизнь отдавшего борьбе на левом фланге лейбористской партии, но так и не приобщившего меня к ней. Книжка была растрепанная, фамилия автора оторвана, но название воскресило воспоминание детства: «Динамика социальных перемен. Хрестоматия марксистской науки об обществе». Фрэнк смущенно прикрыл книгу иллюстрированным журналом. «Интересуешься?» — спросил я. «Надо знать больше, чем учили нас в школе», — уклончиво ответил он и переменил тему. Разговор о политике с Полеттой тоже не получался, да и не политика нас связала. Видимо, просто общая неприязнь к Лабарду. Но сейчас дело менялось: надо было не ворчать, а действовать.

— Я знал, что несколько тысяч рабочих занято на каких-то специальных работах, — сказал Фрэнк, выслушав мой рассказ. — Я просто этим не интересовался.

— Я знаю больше, — добавил Джонни. — Мои транспортные счетчики ежедневно регистрируют отправку и возвращение безадресных рабочих партий. Эти лифты циркулируют три раза в сутки, не совпадая с обычными часами пик. Все группы отправляются на самые нижние уровни, ниже центрального подъемного вокзала. Я думал, что это связано с какими-то подводными работами — внутрискальные механизмы или подводные ремонтные операции. А может быть, специальная подводная полиция?

— Несколько тысяч человек? Зачем? — удивился я.

Джонни, недоумевая, пожал плечами:

— Еще одна тайна.

— Та же самая. Доминик ясно сказал: «Тайна блистона — пока еще тайна». Для кого тайна? Для жителей Дома?

— Или для мира? — задумалась Полетта.

— А может быть, ты недослышал, — усомнился Джонни. — Случайная обмолвка в случайной беседе.

— И обмолвки не было, — подчеркнул я. — Доминик очень ясно ответил на беспокойство Лойолы. Почему начальник полиции так встревожился тем, что оставил меня одного в кабинете? Из-за второго «мгновенника»? Бесспорно. Он совершенно логично предположил, что я им воспользуюсь. И почему Лабард тотчас же проверил это у наблюдателя? Хорошо еще, что мне повезло со сменщиком!

— Ты сказал о красных пропусках?

— Да.

— Я слышал о синих.

— Очевидно, их меняют из предосторожности.

— Но ведь тайна блистона — нонсенс! — воскликнул Джонни. — Блистон не засекреченный препарат. Это все знают.

— Верно, но не точно, — усмехнулся Фрэнк. — Блистон не засекречен в атомной энергетике. А если из него делать оружие?

— Чушь! Зачем? Какое оружие?

— Бомбы.

На минуту все смолкли от чудовищности предположения.

— А почему, вы думаете, сбежал Роджер? — сказал я. — Когда я спросил его об этом, знаете, что он ответил? «Я хочу жить».

Опять все замолчали.