Волчонок

– Да, – за всех ответила Юлия Руф. – Пока тело не разложилось в достаточной степени, клеймо отчасти функционирует. Оно больше не способно удержать рабов. Но хватательные движения… Клеймо мертвеца пытается вернуть рабов. Это рефлекс. Его легко почувствовать, стоя рядом с трупом. Легко, если ты помпилианец…

Тумидус встал над Юлией:

– Совершенно верно. Я чувствовал остаточные судороги клейма Валерия Флавия. Угасая, оно искало потерянных рабов. Не коллантариев – рабов. И замечу, потерянных недавно. Что скажете, госпожа скептик?

– Это естественно.

– Для обычного помпилианца. Но не для коллантария! Мы живем без рабов. Умри мы сейчас, нашим клеймам некого будет искать.

– Первый выход? – предположил Лентулл.

– Я спросил об этом у Умслы. Он ответил: нет. По его словам, погибший Флавий был опытным коллантарием. Но я стоял над телом Флавия и чуял ложь. Вудуны не могли знать, что мы, помпилианцы, слышим клейма наших мертвецов. А тело Флавия отлично сохранилось…

– Вывод? – хрипло бросила Юлия.

– Нам подсунули липового коллантария. Валерий Флавий был помпилианцем, но он никогда не бывал в колланте. Его убили и подложили к остальным мертвецам для комплекта. Возникает вопрос: какой же помпилианец был в составе неудачливого колланта?

– Или не помпилианец, – Юлия умела быстро строить логические цепочки. – Нашу роль в колланте выполнял кто-то другой. Возможно, поэтому коллант и распался. Никакой ракшаси не было и в помине. Дымовая завеса, отвлечение внимания. Эксперимент – коллант без помпилианца – закончился крахом. Вы правильно сделали, что собрали нас, полковник.

Глава восьмая Крысобой бьет первым

I

– Рядовой Антоний!

– Я!

– Рядовой Аврелий!

– Я!

– Рядовой Балбин…

В училище такой архаичной дурью, как перекличка, никто не маялся. Там курсанты выходили на построение через турникет со сканером. Командир, глянув в служебный планшет, сразу видел, кто отсутствует. Проще, быстрее и надежней. Здесь, в учебке либурнариев на варварском Сечене, сканер был один – на КПП. В остальном – «условия, максимально приближенные к полевым», как выразилась обер-декурион Ливия Метелла, зачисляя Марка в учебную манипулу. Стылый, насморочный ветер продувал плац насквозь. По небу неслись грязно-серые клочья облаков, цепляясь за верхушку флагштока. Имперский штандарт с орлом громко хлопал: огрызался, как мог. Над орлом, отменяя полет на веки вечные, клубилась беспросветная муть. Мир тонул в мороси, дурной и зябкой. Марк поежился. В выданной ему форме имелся примитивный контур обогрева, но включать его при плюсовых температурах запрещалось. Экономия энергии? Чтобы жизнь медом не казалась, как обещал военком?

– Рядовой Кацелий!

– Я!

– Рядовой Ноний!

– Я!..

Глотка у обер-декуриона Ливии Метеллы была луженая. На месте начальства Марк давно бы охрип. А ей хоть бы хны! Суровая женщина. Окажись Ливия родной сестрой обер-декуриона Горация, Марк бы не удивился. Клонируют их, этих обер-декурионов? Что мужчины, что женщины: на вес чугуна, плац под ногами прогибается. Скрутит в бараний рог и лба не утрёт. Слабый пол, он же прекрасный – нет, такие глупости не про Ливию. Рядом с Метеллой военком, рубленый топором, сошел бы за скрипача в шестом поколении. Марк рискнул представить декурионшу в вечернем платье – декольте, рюши, брилианты. Затем в постели – пеньюар, страсть, жаркие объятья. Воображение отказывало. Иные рождаются в сорочке, Ливия Метелла родилась в мундире.

– Декан Прастина!

– Я! – гаркнули Марку в ухо, обдав мелкими брызгами слюны.

Брезгливо поморщившись, Марк чуть-чуть повернул голову. За его спиной пыжился от наглости декан Прастина, худосочный жлоб. В армии Сеченя, приютившего учебку, или, скажем, в пехотных частях Борго деканов звали ефрейторами. Уши Прастины, оттопыренные на манер локаторов, были лиловыми от холода. На кончике носа повисла мутная капля. Дрогнули узкие, обметанные простудой губы:

– Чего пялишься, придурок? Стоять смирно!

Делать замечания в строю не положено. Даже если ты старше по званию, а боец действительно нарушает дисциплину. На то есть командир, стоящий перед строем. Но декан Прастина не мог упустить случай. Решив, что одних слов недостаточно, он пнул Марка в щиколотку носком армейского ботинка. Стоишь, боец? Правильно, стой и терпи. Привыкай. А попробуешь вякнуть…

– Рядовой Тумидус!

– Я!

– Головка от штыря, – второй пинок в щиколотку.

– Центурия, ррравняйсь! Смир-р-на! Ррравнение на середину!

Четко печатая шаг, обер-декурион Метелла двинулась на доклад к обер-манипулярию Фульгинию, начальнику учебки, ждущему в центре плаца. Получив третий пинок, Марк удостоверился, что в его сторону начальство не смотрит, и повернулся к лопоухому декану.

– Молодой человек, – внятно, как слабоумному, сказал Марк. – Сделайте так еще раз, и я сломаю вам нос. Вам все ясно?

Он отвернулся прежде, чем до Прастины дошел смысл сказанного. Спиной Марк чувствовал, как растерянность декана сменяется осознанием невозможности, фантастичности проступка новобранца, как горло Прастины перехватывает от гнева, возмущения и, чего греха таить, страха…