Волчонок

Марк еще бил Прастину, когда на него кинулись. Нет, не солдаты — двое деканов. Кто-то выскочил из гладильной, разинув рот в беззвучном крике. Миг, и в драку вмешался молодой, незнакомый декурион — судя по всему, он проходил мимо, и беглец врезался в него, будто снаряд. Стол опрокинули, раздался истошный вопль: горячий утюг мазнул по голому телу. Молодой декурион схватил утюг, замахнулся — и, рыча от разочарования, швырнул оружие в угол. Утюгом можно было убить, и декурион не желал рисковать. Вернувшись в свалку, он еще долго рычал.

Лестница, думал врач. Гори ты огнем, лестница!

Он еще не знал, что это надолго.

Контрапункт. Н'доли Шанвури, дочь Папы Лусэро (три дня тому назад)

Сонет комика

И впрямь пора. Счастливого трамвая
Нам не дождаться. Где он, тот трамвай?
Я взял с фуршета водки. Разливай.
Тут у меня стаканчики… Кривая,
Пожалуй, нас не вывезет. Вай-фай
От сердца к богу — прочен, будто свая,
И хрупок, как мечта. Всю жизнь взывай,
Чтоб к смерти отозвались. Убивая
В себе ребенка, юношу, скота,
Любовника, бродягу, я в конце
Стою с пустой ухмылкой на лице
Под ливнем, за которым — темнота.
А как хотелось, чтобы тот, в венце…
Мы — комики, нам имя — суета.

Впервые я услышал эти стихи, как песню. Когда старый шталмейстер Донни Фуцельбаум был не в духе, он брал гитару. Одну песню он пел чаще других. Играл Донни отвратительно: скорее ритм, чем музыка. Но голос… В прокуренной уборной я узнал, что это стихотворение называется «Сонет комика». Что его написал Вениамин Золотой, поэт с Сеченя. Что «Сонету комика» предшествует «Сонет трагика», но Донни его не поет. Что трамвай — это такая электрическая таратайка с рогами…

Я был молод. Я еще многого не знал.

Мы — комики, нам имя — суета…

(из воспоминаний Луция Тита Тумидуса, артиста цирка)

— Я ошибался! Солнце мое, вы не представляете, как я этому рад!

— Я тоже рада вас видеть, майомберо Зикимо.

Н’доли не обернулась. Она и так знала, с кем говорит. Кто еще, завидев коллегу, мог с полуслова продолжить спор трехмесячной давности, даже не поздоровавшись? Впрочем, надо отдать должное майомберо Зикимо — проигрывая, он честно признавал поражение, нисколько не расстраиваясь при этом.

Н’доли замедлила шаг, позволяя догнать себя.

— Образцы с Тренга крайне интересны. Вы живы-здоровы, все замечательно… И все равно, солнце мое, не стоило так рисковать!

Зикимо зашагал рядом, смешно выворачивая массивную голову на короткой шее, чтобы взглянуть на Н’доли. Низкорослый, коренастый, руки заросли рыжим волосом — если профессор Мваунгве походил на гориллу, то Зикимо смахивал на орангутана, облаченного в белый халат. Халат Зикимо давно стал притчей во языцех. Его ткань сияла чистотой горных снегов, какие бы эксперименты ни ставило неугомонное содержимое халата.

— Отбор образцов! Неужели для этого одно из светил Центра должно было подвергнуться ужасному риску?!

— Вы мне льстите, майомберо Зикимо. Светило? Я всего лишь делегированный сотрудник Института межрасовой генетики.

— Солнце мое, оставьте официоз для консилиума! Должность, степень, статус… У вас, между прочим, такая же степень майомберо. Мы что, станем величать друг друга, как на конференциях в Академии Хиззаца? Доктор Шанвури, доктор Зикимо… Великий Н'куйя, как я за вас переживал!

— Я тронута, коллега. Но вы преувеличиваете опасность…

— А если бы вас разоблачили? Арестовали?!

— Я прошла курс подготовки.

— Подготовка! — Зикимо всплеснул руками. Рыжие бровки-тучки вспорхнули на лоб. — Курс шпионажа за четыре месяца? Они что, насмотрелись дешевых боевиков, эти умники из научной разведки?! Четыре месяца! Люди учатся годами, а потом раз! — и томись до конца дней в застенках вражеских контрразведок… Как они сумели вас уговорить?!

— Вы несправедливы. Это мне пришлось их уговаривать. Кстати, а вы-то откуда в курсе? Про четыре месяца и научную разведку?