Волчонок

— Пожалуй ты прав, просто я не привык жить по человеческим меркам и мне это несколько тяжеловато понять. — Виновато сознался он.

Возникла неловкая пауза, которую нарушил опять-таки мой отец.

— Мы постережем, чтобы к вам не приблизился враг ни с одной, ни с другой стороны. Пока вы будете здесь, вы будете в безопасности. А тебя и твоих друзей моя стая не тронет и в лесу.

— Хорошо. Спасибо. — Без особого энтузиазма кивнул я.

— Может, отправишься со мной? — С надеждой спросил он.

— Нет. — Я уверенно покачал головой.

— Что ж, никакого другого ответа я от тебя и не ждал, но спросить всё же стоило. Тогда, когда вы все немного отойдёте от случившегося, я навещу тебе. Мне надо с тобой о многом поговорить…, сынок.

— Да…, папа. — Впервые произнесённое мною самим, это непривычное для меня слово, отчего-то далось мне на удивление легко. И мне вдруг показалось, что будь он сейчас в обличье человека, я бы увидел его улыбку, счастливую улыбку отца, обращённую к только что обретённому сыну, ведь, несмотря на то, что мы столько лет прожили с ним буквально бок о бок, это было первое наше с ним непосредственное общение.

— Мне пора. Скоро встретимся, сынок. — И он, развернувшись, потрусил прочь, уводя за собой новую стаю.

— До скорого, папа, — тихо произнёс я ему вслед….

Отец ушёл, а я, увлечённый беседой с ним, только сейчас заметил, что чуть в стороне вовсю уже полыхает наша поленница. Видимо люди, в конце концов, не удержались и не смогли уйти от нас без сюрприза, и кто-то возможно даже святой отец решил на прощанье совершить эдакую невинную проказу, хотя виной тому вполне и мог быть случайно обронённый, не полностью загашенный факел.

И вот моя бабка Травка, отвлёкшись от моей матери на это зарево, смотрит теперь на пожар, застыв в испуге и не в силах сдвинуться с места. Тогда, увидев панический страх в её глазах, я вспомнил то, что она рассказывала мне ещё в детстве. В пожаре когда-то погибла вся её семья и, наверное, именно этот ужас она сейчас переживала заново.

— Бабушка. — Я заслонил огонь своей спиной и крепко прижал к себе свою старушку.

— Лисса. — Голос был чужим и в тоже время смутно знакомым.

Я обернулся.

— Дедушка! — Лисса уже повисла на шее старого воина.

— А я опоздал. — Растерянно пожаловался он.

— Ничего, всё уже хорошо. — Беспечно отмахнулась его внучка. — Здесь и Светел, дед. — Произнесла она, указывая на меня, словно и не было той долгой разлуки так изменившей нас обоих, да, наверное, и не только нас.

Невер виновато взглянул на меня и пожал плечами.

— Прости, сынок, я не сдержал своего обещания. — Тихо произнёс он слова, предназначенные только для меня. — Знай только, что я сделал все, что было в моих силах.

— Я знаю. — Кивнул я.

— И всё-таки я виноват. — Понурил голову лисичкин дед.

— Нет, не правда, дедушка, в том, что случилось, нет твоей вины.

Он ласково улыбнулся внучке и провёл грубой мозолистой ладонью по её рыжим волосам.

— Ох. — Вскрикнула в этот самый момент моя бабушка.

Я не сразу и заметил, что она уже давно вглядывалась в лицо Невера и вот теперь, когда на него упал свет от огня, отчётливо освещая его черты, именно такова была её реакция.

Я испуганно воззрился на старушку, а она уже направилась к деду лисички, словно завороженная вытянув вперёд руку и что-то тихо бормоча себе под нос. Я и не сразу разобрал, что она произносит одно лишь единственное слово, мужское имя «Эрик».

А Травка тем временем уже вплотную приблизилась к старику, вот тут-то ноги ей и отказали, и она, где стояла, там и плюхнулась наземь.

Я сразу же подбежал к старушке и, в очередной раз вдохнув знакомый запах, вначале даже опешил, а потом перевёл растерянный взгляд с Травки на Невера и обратно, затем несколько неуверенно спросил.

— Ба, а ты стопроцентно уверена, что твой сын погиб?

Это потом уже мы из общего рассказа лисичкиного деда и моей бабки установили примерную картину произошедшего. Невер, к слову сказать, по словам Травки, был полной копией её покойного мужа, то есть своего родного отца. Травке пришла на память и та местная убогая, что уносила с пожарища грязную тряпицу, а вскоре после этого уже вся округа знала, что деревенская юродивая столь неожиданно обзавелась дитём. Невер же с тоскою вспомнил ту, которую столько лет считал своей настоящей матерью. Вспомнил, как она нянчилась с ним, растила его, вечно грязная сама и как младенец слюнявая. Он невольно припомнил и то, как ему порой бывало стыдно за собственную мать, несколько неряшливую и по-детски неразумную. Тогда вся окрестная ребятня смеялась над ней, а заодно и над ним тоже. Именно это тогда и послужило своеобразным толчком в его жизни, заставило сдвинуться с мёртвой точки, подтолкнуло к идее стать воином и научиться стоять и за себя и за свою мать. Сейчас же ему было ещё более стыдно за себя самого от того, что он когда-то стеснялся не той даже, что дала ему жизнь, а той, что спасла его, когда совсем не обязана была этого делать. Ведь именно ей он был столь многим обязан в своей жизни, её заботе и несколько наивной любви.