Волчонок на псарне (СИ)

— У меня не такой, — с сожалением протянул он.

Тайлин сбросила кожаную жилетку, являя нашим взорам груди, круглые, похожие на небольшие дыньки с виноградиной в середине.

— Не переживай, — буркнула я. — У меня тоже не такие.

Хотелось уйти, но я смотрела на Тайлин с Молчуном. Мыш тоже смотрел и вел себя странно: часто дышал, покрылся потом и стал дрожать. Что это с ним?

Тайлин совсем разделась и осталась голой, повернулась к нам задом, прильнула к Молчуну, они стали целоваться, и не только в губы. Молчун целовал грудь Тайлин, и она кривила рот, словно ей больно.

Голос мастера Тайге прозвучал, как гром:

— Дети, идите отсюда!

— Мы… поесть бобов, — прохрипел Мыш.

Тайге шлепнул деревянным мечом по ладони:

— Вон!

К тому времени все взрослые, которые были, разделись и принялись любиться. Кто целовался, кто уже… того самого. Я таращилась на них непонимающе. Женщины кричали, закатывали глаза. Мужчины пыхтели. Все голые, потные, все пыхтят.

Ненадолго я остановилась, наблюдая, как мужчина трудился над женщиной, стоящей на четвереньках.

Нет, это не для меня. Я буду воином, и никто не станет тыкать мне между ног этой красной палкой. Фу! Надо больше упражняться с мастером Тайге, чтоб никто не победил меня. Гадость то какая! Там же дырочка — малюсенькая, а они суют туда… Это. Больно ведь! Поэтому женщины и кричат. Но почему они позволяют? Почему Тайлин позволила? Могла ведь и Молчуна победить!

— Гадостно-то как, — пожаловалась я, когда мы уже ушли, глядя на далекое пламя костров, вдыхая аромат варящегося мяса.

Глаза у Мыша были будто туманом подернуты, и пот катился. Я толкнула его кулаком в живот.

— Ты чего?

Он вздрогнул, потупился.

— Не знаю. Щекотно там… Ну, там, — он показал на своего змея.

— Тьфу ты! — я зашагала в лес. — И ты туда же!

— Оно само, — пожаловался Мыш, догнал меня, я остановилась и сказала:

— Давай поклянемся, что мы никогда не будем делать этого. Ну, того, что они.

— Клянусь, — не раздумывая, ответил Мыш.

— И я клянусь.

Стало спокойней. Хоть Мыш меня понимает!

— Огневки — это плохо, — бормотал Мыш. — Они ж нечисть, как ацхары. Наверное, они с ними дружат. Говорят, что они могут сжечь шатер…

— Не обижай их, и ничего они не сожгут.

Мыш плохо видел в темноте, постоянно спотыкался, громко топал. Так он не только огневок распугает, но и всех жуков, и жаб. Но если ему не показать огневок, никто не поверит, что они есть! Мыш запыхтел сильнее, и мне стало казаться, что он боится леса. Даже смелые воины опасаются ночного леса. Интересно, почему? Он добрый, если с ним дружить, с ним и договориться можно. Хотелось рассказать про это Мышу, но я держала язык за зубами. Если он проболтается, взрослые подумают, что я ведьма, и могут убить, чтоб беду не накликала.

Несправедливо ведь, мужчина может быть шаманом, а женщине нельзя. Почему? Жаль, что я не могу стать мальчиком. Или могу, если найду сильного колдуна и попрошу меня изменить? Надо будет попробовать. Тогда шаман научит меня колдовству и Изначальному языку, который уже никто не помнит. Но говорят, изначальное слово творит чудеса.

Мы отошли так далеко от стойбища, что даже барабаны стихли. По старым листьям съехали с глинистого пригорка на заболоченную поляну, где мертвый дуб растопырил покрученные руки-ветки, как старое чудовище.

Шлепая босыми ногами по воде, мы добрались до замшелой кочки, забрались на нее.

— Они возле дуба были, — прошелестела я. — Луна прям над ним была. Надо ждать.

Мыш охнул и вздохнул. Зря я Мыша притащила, он сильно громкий. Огневки его увидят и не покажутся. Придется лес просить, чтоб позволил Мышу посмотреть. А что если не разрешит?

— Сиди тихо, не двигайся и не бойся, — шепнула я, подула на ладони и положила их на мох, закрыла глаза и попыталась почувствовать лес. Сначала было пусто и холодно, квакала лягушка, ухала ночная птица, в листьях на пригорке шуршала мышь. Потом что-то в голове щелкнуло, и все стихло. Нет, ночные звуки стали как будто внутри меня. Не открывая глаз, я видела, как машет ветвями огромная ель, как ветер перебирает листья осины и гнет молодой камыш. Мыш тоже был частью леса, значит, ему — можно.

Мой дубовый друг не понимал, что я делаю, да я и сама не понимала, только сейчас задумалась. Колдую? Старая Фло рассказывала, что когда колдуют, получаются чудеса. А это разве чудо? Меня просто любит лес. Или у меня такое странное колдовство? Я не могу превратить Прыща в жабу, но могу ли заставить жабу на него напасть? Или собаку?

Мыш тихонько ахнул, и я перестала думать, посмотрела на поляну другими глазами: над деревьями восходила луна, серебрила лужицы болот, где вспыхивали и гасли гнилушки.

— Пойдем отсюда, — пролепетал Мыш. — Демоны танцуют! Что если упыри полезут?

Минуту назад я была уверена, что с нами ничего плохого не случится — лес не позволит, но теперь страх Мыша передался так отчетливо, что затряслись поджилки, но я стиснула зубы, нащупала ладонь друга.

— Не бойся. Стыдно бояться, мы уже большие. Или ты — трус?

— Нет! — Мыш вперился в мертвый дуб, охваченный серебристым сиянием луны.