Волф Мессинг - человек загадка

Она даже не смогла уже спуститься сама по трапу, и Вольф Григорьевич вынес ее на руках. Так прервалось их волжское турне — последнее в ее жизни. Состояние ее было столь тяжелым, что и на пароходе ей постоянно делали инъекции, чтобы только живой довезти до Москвы.

На сей раз Вольф Григорьевич в госпиталь ее не положил. Он понимал — незачем. Он знал, что это конец. А все началось много лет назад, в Тбилиси, когда он сказал Аиде Михайловне, что с этой болезнью шутить нельзя… Да и сама она понимала, что погибает. Отсчитывая свои последние дни, она пыталась убеждать Мессинга, что все будет хорошо, что все обойдется. Даже в таком состоянии проявлялся ее альтруизм.

Ей создали в доме обстановку полнейшего покоя. Без нужды в дом никто не входил, но жизнь угасала на глазах.

Однажды навестить больную пришли академик Блохин — директор Института онкологии — ученый-исследователь, блестящий хирург, который и оперировал Аиду Михайловну, и академик Кассирский, очень уважаемый Вольфом Григорьевичем. Терапевт-гематолог с мировым именем, Кассирский, как и другие, не мог объяснить феномен Мессинга. Кстати, у Кассирского дома велась любопытная традиция: приходившие к нему в гости знаменитости должны были оставить на большой белой скатерти свои автографы, а потом по факсимиле делалась вышивка черными нитками, Подпись Вольфа Мессинга красовалась в центре и вышита была красными нитками.

Было начало июня — любимое время года Аиды Михайловны. После дождя в окно проникал аромат цветущих лип. Их было много под окнами квартиры. У постели больной в тягостном раздумье сидели оба светила медицины, словно испытывали чувство вины перед Аидой Михайловной за безуспешное лечение. В доме все еще жила медицинская сестра Антонина Алексеевна Фролова, сопровождавшая больную из Горького. Вместе с Ираидой Михайловной она неусыпно находилась у постели умирающей женщины.

Потом, чтобы не утомлять Аиду Михайловну, все перешли в кухню, небольшую, но уютную. Никому не хотелось уходить. Вольфа Григорьевича нельзя было оставлять одного с его мыслями о смертельно больном, самом дорогом и любимом человеке. У него во всем мире не было больше ни одной родной души. Уничтожая целые народы ради торжества своей сумасшедшей идеи, Гитлер уничтожил и всех родных Мессинга.

Вольф Григорьевич не мог усидеть на одном месте, часто вставал и ходил взад-вперед.

Молчание нарушил академик Блохин:

— Вольф Григорьевич, дорогой мой, не нужно так переживать… Знаете, бывает так, что больному плохо, а потом вдруг наступает улучшение и больной живет долго и в приличном состоянии здоровья… Я помню…

Мессинг не дал ему договорить. Его трясло, руки дрожали, и по лицу пошли красные пятна.

— Послушайте, — почти закричал он, — я не мальчишка! Я Мессинг! Не говорите мне глупости, она уже не выздоровеет. Она… умрет.

Казалось, он вот-вот потеряет сознание. Или наступит то состояние нервного шока, которое как увертюра открывало его выступления на сцене. Он стих, постоял с минуту посреди кухни и тихо сказал:

— Она умрет 2-го августа в семь часов вечера…

Сам он тут же расслабился, вернее сник, плетью повисли руки, и он тихо опустился на стул. Я быстро взглянула на Блохина — оценить реакцию. Знаменитый врач обомлел от сверхчеловеческого прогноза. Сейчас не узнать было в нем уверенного в себе целителя. В его глазах читался и ужас, и почтение одновременно.

О, Боже! Как хочется, чтобы хоть на этот раз Мессинг ошибся в ясновидении. Вновь воцарилась гнетущая тишина, и когда все расходились, не было сказано ни единого слова — только прощальные жесты.

Разве это не ужасно, когда в семье есть человек, знающий точно о предстоящем горе? Тогда жизнь, как на аэродроме — вылет откладывается, но будет непременно…

Слух о предсказании не мог не просочиться в медицинские и научные круги Москвы. Возможно, что и сам академик Блохин рассказал своим коллегам о предвидении Мессинга. Но так или иначе, его мрачный прогноз стал достоянием многих москвичей, и все со смешанным чувством ждали рокового дня: никто не желал смерти, но и любопытство не покидало людей. А вдруг?.. Наступил июль, состояние Аиды Михайловны заметно ухудшилось. Напряжение росло, день для нас пролетал быстрее секунды. Июль прошел.

1 августа мой день рождения, а завтра… Я-то помнила о нем, получая поздравления. Я думала о завтра.

О, как хочется вычеркнуть этот день из календаря, перехитрить судьбу и время!

Но оно наступило — это страшное ЗАВТРА.