Вольф Мессинг. Видевший сквозь время

– Кто умрет? – всполошилась мама Сара. – Розка умрет? Кто тебе сказал эту гадость?! Соседи, да? Небось Мойша Губерман сказал? У этого старого пьяницы одни пакости на уме! О, Господи праведный, за что ты наказал меня?! Таким мужем и такими детьми! – Сара схватила Волика за руку и потащила из хлева, ругаясь на ходу. – Один в шинке последние гроши пропивает, другой пророком заделался! Розка умрет, тьфу, чтоб тебя! Да если Розка умрет, мы все с голоду подохнем! Что ты вздумал предсказывать, сволочи кусок! Что тебе в башку всякая дрянь лезет! Не-ет, это не Розка, это я скоро умру! Боженька заберет меня к себе, и избавлюсь я от этих мук! От этой нищеты! От пьяницы мужа! От детей-дураков! Если Розка умрет, я тебя до смерти прибью, Волик, заруби это себе на носу! Прибью! До смерти!

Бедный Волик молчал, тащился за матерью, морщился от боли, и слезы катились по его щекам.

А ночью Волик снова проснулся. Он встал с матраса с закрытыми глазами и медленно пошел через комнату к окну. Он шел медленно, вытянув перед собой руки. У стены под окном мать поставила небольшое деревянное корыто с водой. И Волик, подойдя, ступил ногой в холодную воду и проснулся. Вздрогнул, открыв глаза, испуганно посмотрел вокруг себя.

Тут же за его спиной возникла мама, подняла его на руки, прижала к себе, стала целовать в щеки и глаза, шептала:

– Не пугайся, мой дорогой... не пугайся, мой хороший... все у нас замечательно... пойдем спать, золотце ты мое...

– А почему там вода? – спросил Волик сонным голосом.

– А ты испугался?

– Нет... просто я спал, и мне сон снился, а как попал в воду – сон сразу исчез...

– А что тебе снилось?

– Снилось, что я в поезде еду... а потом большой город снился... будто я в этом городе... и очень есть хочется...

– Глупости какие, мой родной... – мама уложила его рядом с братом на матрас. – Разве мы собираемся куда-нибудь ехать? Мы никуда не собираемся уезжать... Спи, золотце мое, спи спокойно... пусть тебе только хорошие сны снятся... – Она присела рядом на полу и гладила Волика по голове...

Утром Сара вымыла руки под рукомойником, перекинула через плечо чистое полотняное полотенце и пошла из дома в хлев.

Ребята и мрачный похмельный Григорий сидели за столом. Дети ели вареную картошку с мочеными яблоками, отец наливал из кувшина мутный рассол, пил из кружки и тяжко вздыхал.

Сара прошла к хлеву, открыла створку ворот и шагнула внутрь, громко приговаривая:

– Розочка, красавица ты наша! Кормилица ты наша! Радость ты наша ненаглядная! Я за молочком пришла. Дашь нам молочка, Розочка?

Сара прошла к загородке и оцепенела: Розки не было видно. Приглядевшись, она увидела, что корова лежит на боку, мордой к дверце, совершенно неподвижно.

– Роза ... – прошептала Сара и кинулась к корове, открыв дверцу. Рухнула на колени, стала гладить морду коровы, шею, приговаривая: – Роза... Розочка... Господи, пресвятая Богородица! Да что это такое?! Померла! Померла-а-а!

Сара сорвалась на крик, вскочила и выбежала из хлева.

Перепуганно квохтали куры на насестах.

Раввин, Григорий Мессинг и его жена Сара молча рассматривали мертвую корову. Сзади переминались дети – Волик, Семка, Соня и Бетя.

– Как же так, ребе, ничем не болела и вдруг подохла? – удрученно спросил Григорий.

– Раз подохла, значит, чем-то болела – у Бога просто так никто не подыхает, – глубокомысленно изрек ребе.

– Ох, ребе, а мой Волик вчера сказал мне – Розка наша помрет... Как вам это нравится, ребе? – И Сара посмотрела на раввина.

– Мне это совсем не нравится, – ответил ребе. – Почему он так сказал?

– А вы сами у него спросите, ребе, – посоветовала мама Сара. – Это уже не первый раз с ним такое!

– Что? – не понял ребе.

– Предсказывает, – шепнула на ухо ребе Сара. – В мае месяце сказал соседу Мойше Губерману, что у них скоро сарай сгорит. И что вы думаете, ребе? Через неделю сарай сгорел до последней досточки. – Сара хихикнула. – А Мойша до сих пор говорит, что это мы спалили его курятник, который и приличным сараем назвать нельзя... А вот помните, цирк приезжал? Так этот паршивец за неделю вдруг меня спрашивает: мама, а ты поведешь меня посмотреть на послушных медведей и собачек? Яуж подумала, умом тронулся, какие собачки? Какие медведи? Где он тут у нас мог видеть медведей?

Ребе слушал трескотню Сары и смотрел на Волика мрачными черными глазами. Потом спросил:

– В синагогу детей водите? Талмуд читаете? Детям читаешь Талмуд? Что-то я не видел тебя, Сара, в синагоге с детьми!

– Хожу, ребе! Не сойти мне с этого места, хожу! – истово поклялась Сара.

– Но я вас там не видел ни разу, Сара, – уставился на нее ребе.

– Зато вы, ребе, часто моего мужа в шинке видите! – вспылила Сара. – Потому что пьянствуете с ним в этом проклятом шинке!

– Придержи язык, женщина! – грозно сдвинул лохматые черные брови раввин. – Знай свое место!

– У меня корова подохла! Хоть бы помолился за нас, ребе! Как мы жить теперь будем? Чем я детей накормлю? Конечно, разве тебя это интересует! Тебя больше интересует, сколько тебе денег принесут в синагогу! А потом ты в шинок пойдешь с моим обалдуем! Будете там горилку жрать и песни распевать!