Вольф Мессинг. Видевший сквозь время

– Наоборот! – улыбнулся Ганусен. – Я предоставил ему возможность проявить себя во всем блеске! Подсознательно я имел в виду подобную ситуацию и сознательно пошел на нее! Удача Мессинга на фоне моей неудачи заблистала еще ослепительнее! Вы увидите, какие завтра будут восторги в газетах! Яуверен, уже сейчас весь Париж говорит об этом выступлении! – Ганусен победно вскинул голову и оглядел присутствующих.

– Боже мой, я был уверен, что самый беспринципный человек на свете – это я, но оказывается, есть мерзавцы похлеще... – вздохнул Цельмейстер и покачал головой.

– Вы жестоко пожалеете о своих словах, мсье Цельмейстер. – Ганусен злобно посмотрел на него.

– Хотелось бы знать когда – я приготовлюсь, – ответил Цельмейстер.

– Господа, господа, перестаньте пикироваться, – миролюбиво проговорил директор Марешаль. – Благодарение Богу, все закончилось благополучно. И я надеюсь, следующее выступление мы отменять не будем? Я предполагаю, что публика будет штурмовать театр, как восставший народ – Бастилию... – И директор негромко рассмеялся.

– Не знаю, не знаю... – ответил Цельмейстер. – Вы же видите, в каком состоянии мсье Мессинг. Какого напряжения сил ему стоило это выступление. Раньше он не делал ничего подобного... И между прочим, господин Ганусен, он пошел на это, чтобы спасти вашу репутацию!

– Господа, господа, прошу вас, не ругайтесь! – поднял вверх руки Марешаль. – Я понимаю и отдаю должное мужеству и смелости мсье Мессинга. Он действительно герой! И я готов подумать об увеличении гонорара!

– Я думаю, об этом мы поговорим отдельно, – встрепенулся Эрих Ганусен. – На следующее наше выступление публика будет ломать двери!

– Наше выступление... – ехидно произнес Цельмейстер, подчеркнув слово “наше”.

– Да, да, наше! Если бы не моя неудача, опыт Мессинга не прозвучал бы так выразительно!

– Ха-ха-ха! – театрально рассмеялся Цельмейстер.

Мессинг лежал на диване, на небольшой подушке. Голоса звучали отстраненно, словно возникали где-то далеко. Он устало закрыл глаза, и голоса удалялись, таяли...

– Хорошо, мсье Марешаль, на сколько вы могли бы поднять наши гонорары? – спросил Цельмейстер.

– На пять процентов.

– Мне смешно это слышать. Я просто сейчас умру от смеха. Эти пять процентов вы можете предложить заезжим фокусникам из итальянского цирка...

– Десять процентов! – рявкнул директор.

– Что же... я думаю... – начал было Эрих Ганусен, но Цельмейстер тут же перебил его:

– То, что вы думаете, расскажете своей жене... Я прошу, нет, я требую пятнадцать процентов, мсье Марешаль, и сильно боюсь, что Мессинг, когда проснется, поколотит меня за мою уступчивость.

– Хорошо, пятнадцать. Но вы должны будете дать еще пять концертов.

– Три, – сказал Ганусен. – В начале месяца мы должны будем выступать в Берлине.

– Вы можете торговаться в другом месте, чтоб вас черт побрал всех, вместе взятых? Как вы мне все опротивели... – тихо проговорил Мессинг, не открывая глаз.

Его услышали, замерли, потом один за другим на цыпочках вышли из кабинета, бесшумно прикрыли дверь.

Мессинг лежал с закрытыми глазами, сложив руки на груди, и походил в эти минуты на покойника.

...Дальше все случилось так, как и предсказывал директор театра Марешаль. Публика штурмовала театр почище, чем Бастилию во времена Великой французской революции. Газеты просто захлебывались от восторга... “Потрясающие психологические опыты докторов Вольфа Мессинга и Эриха Ганусена”, “Публика потрясена! Психологи и телепаты доктора Вольф Мессинг и Эрих Ганусен продемонстрировали фантастические способности приема и передачи мыслей на расстоянии!”, “Спекулянты продают билеты на психологиеские сеансы Мессинга и Ганусена в десять раз дороже номинальной цены!”, “Небывалый ажиотаж на представлениях Вольфа Мессинга и Эриха Ганусена”, “Предсказание будущего! Вольф Мессинг и Эрих Ганусен обладаютдаром провидения!”, “Вольф Мессинг и Эрих Ганусен покорили Париж!”, “Ваше прошлое и будущее вам расскажут доктора Вольф Мессинг и Эрих Ганусен!”.

И все это крупным шрифтом и на первых полосах. Тут же большие портреты улыбающихся Мессинга и Ганусена...

Польша, 1939 год,

немецкая оккупация

Мохнатая заморенная кляча тащила воз со снопами пшеницы, на передке телеги сидел возница по имени Янек. Он посматривал по сторонам и лениво подергивал вожжи. Дорога шла через кладбище, в вечернем тумане виднелись кресты и каменные надгробия, кусты и деревья, в которых запутались клочья тумана.

Мессинг лежал на дне телеги, накрытый снопами, и из-под свисавших перед лицом колосьев видел проплывающие мимо кресты, поникшие ветви кустарника, мокрые стволы деревьев. Скрипели колеса, проваливались в ямы, на колдобинах резко встряхивало, шлепала копытами по влажной земле лошадь. Янек время от времени оглядывался на снопы пшеницы. Потом спросил негромко:

– Как вы там, пан Мессинг, живы?

– Живой, живой... – отозвался Мессинг. – Мне тут хорошо... ты знаешь, никогда не было так хорошо... разве что в детстве...

Янек только усмехнулся, покачал головой и сказал: