Вольф Мессинг. Видевший сквозь время

Мессинг смотрел на изможденные небритые лица солдат и офицеров, на рваные мундиры, разбитые сапоги, и в памяти, словно ураганным ветром, проносились совсем другие картины…

… Бесконечные ряды стальных германских шлемов, ряды начищенных сапог, печатающих шаг по мостовой… Свастика на знамени… Гитлер стоит на трибуне и благоговейно взирает на колыхающиеся шеренги проходящих перед ним солдат.

…Колонна немецких войск, входящая в Париж… немецкие танки с ревом въезжают под Триумфальную арку.

…Германские солдаты ломают шлагбаум на границе с Польшей… Горящие здания на улицах Варшавы… Немецкие танки и пехота движутся по дорогам Польши… Бредут колонны пленных поляков.

…Гитлер разговаривает с Мессингом… улыбается… и рядом стоит Геббельс и тоже улыбается.

…Цельмейстер и Лева Кобак бегут по улице… Они пытаются спастись, уже зная, что им не убежать. И отчаяние написано на лице обернувшегося Левы Кобака… предсмертное отчаяние… Мессинг ощущает ужас и боль, боль от сознания, что он ничем не может им помочь… Канарис с усмешкой смотрит на Мессинга, потом вынимает из кобуры пистолет и медленно, хладнокровно прицеливается. Нелепо взмахнув руками, Цельмейстер мешком плюхается на влажный блестящий асфальт… и следом гремят еще выстрелы, и падает сраженный Лева Кобак.

– Пауль, проверьте, точно ли я стрелял, – приказывает Канарис, убирая пистолет в кобуру.

Эсэсовец козыряет и быстро бежит к лежащим на асфальте Цельмейстеру и Кобаку.

.. Генрих Канарис что-то говорит Мессингу в своем кабинете, улыбается. На нем черный мундир штандартенфюрера СС с серебряными погонами, свастиками и серебряными нашивками. И эмблема – череп со скрещенными костями. Лицо Канариса нервно подергивается, глаза с ненавистью смотрят на Мессинга…

Мессинг вздрогнул, приходя в себя, и вновь увидел пленных немцев, бредущих перед ним по улице Москвы… Сияло июльское солнце… сверкали купол звонницы Ивана Великого и звезды на кремлевских башнях… На обочинах тротуаров плотной толпой стояли москвичи, глядя на людей, которые пришли их завоевать…

Потом Мессинг с женой устало брели по пустынным улицам, и редкие прохожие попадались им навстречу.

– Господи, когда же она наконец кончится, эта война… – тихо сказала Аида Михайловна. – Мне кажется, когда их победят, наступит золотой век человечества…

– Не наступит… – негромко задумчиво ответил Мессинг.

– Почему? Неужели люди и теперь не поймут, что хорошо, а что плохо? Неужели столько смертей и страданий их ничему не научат? – встрепенулась Аида Михайловна.

– Разве до этой войны было мало войн? И чему они научили человечество? Ужасно то, что, закончив одну войну, люди сразу начинают готовиться к новой…

– Да ну тебя, Вольф! – махнула рукой Аида Михайловна. – Тебя послушать, так и жить не захочется… Лучше помолчи.

– Молчу, молчу.

Москва, начало 1945 года

Рано утром Мессинг и Аида Михайловна собирались уходить из номера. Мессинг помог жене надеть шубу из ярко-рыжей лисы, затем надел теплое пальто. Они топтались в маленькой прихожей номера, оглядывая себя в зеркало.

– Давно хотел тебе сказать, ты в этой шубе похожа на тетю Песю, – ухмыльнулся Мессинг.

– Что за тетя Песя? Никогда не слышала ни о какой тете Песе.

– Соседка наша в Горе-Кальварии. Она через три дома от нас жила и зимой всегда проходила мимо нашего дома, чтобы показать матери, какая у нее шикарная шуба. А мама смотрела на нее и ехидно говорила: «Ох ты и доходишься в этой шубе, Песя, ох и доходишься!» И надо же было так случиться, что у другого соседа, кожевника Моисея, со двора выскочили две злые собаки. И встретили на улице тетю Песю. Боже мой, что они сделали с ее шикарной шубой! Красочные лохмотья! Тетя Песя кричала так, что было слышно в Варшаве! Она подала в суд на кожевника Моисея и судилась с ним до Первой мировой войны – десять лет! Это мне мама рассказала, когда я навестил их после моих странствий.

Аида Михайловна засмеялась. Они вышли из номера и не спеша пошли по коридору. Навстречу им кастелянша катила на тележке гору грязного белья. Увидев чету Мессингов, она громко поздоровалась и спросила:

– У вас прибраться, Аида Михайловна?

– Не надо, Верочка. Белье только оставьте, я сама все сделаю.

Дежурная по этажу, издали завидев супругов Мессингов, встала из-за стола и чуть ли не с поклоном приветствовала их:

– Аида Михайловна, Вольф Григорьевич, рада видеть вас. Никаких просьб? Пожеланий?

– Никаких просьб и никаких пожеланий, – сухо ответил Мессинг.

Аида Михайловна вежливо поздоровалась с дежурной. Когда они уже спускались по лестнице, она спросила у мужа:

– Почему ты с ней так грубо разговариваешь?

– Ты думаешь, она простая дежурная? Она старший лейтенант НКВД и каждую неделю составляет подробный отчет о всех постояльцах своего этажа. Про нас она составляет отдельный отчет.

– Ты до сих пор способен негодовать по этому поводу? – Аида Михайловна насмешливо посмотрела на него. – Ты действительно ребенок, Вольф…

– Оглядываешься, и не по себе становится, – пробормотал Мессинг. – Вокруг одни старшие лейтенанты и капитаны НКВД…