Вольфганг Амадей. Моцарт

Несколько дней она сидит, запёршись в спальне, и никого, кроме мужа, к себе не подпускает. Когда она немного успокаивается, Вольфганг, уверенный, что его ласковых слов будет достаточно, чтобы Констанца вновь обрела прежнее расположение духа, говорит ей:

   — Штанцерль, тебе не оживить слезами нашего Раймунда, от них его маленькой душе только тяжелее.

Она вспыхивает:

   — Знаю! Как я только могла отдать нашего малыша в чужие руки! Я виновата, но всё дело в этой поездке в Зальцбург, будь она проклята. Лучше бы ты один поехал к своим родственникам, которые делают вид, будто я невесть откуда взявшаяся бабёнка, поймавшая тебя в свои сети. И презирают меня за это!

Моцарт ошеломлён: ему ещё не приходилось видеть Констанцу в состоянии, близком к бешенству. Чтобы хоть немного утихомирить жену, он нежно поглаживает её по голове и уговаривает:

   — Ты права, Штанцерль. Я вёл себя легкомысленно и безответственно. Прости меня, а то я с ума сойду от горя!

Констанца ничего не отвечает; она поднимает на него глаза и долго горько плачет.

XVIII

Несмотря на то что события в Зальцбурге как будто подстёгивают его к возвращению в Вену, Моцарт откладывает его с одной недели на другую. Может быть, надеется, что со временем отец и сестра найдут контакт с Констанцей? Да, он и впрямь надеется на это, пока одно происшествие в отцовском доме не доказывает Вольфгангу, что надежды эти беспочвенны.

Он просит отца показать Констанце дорогие подарки и подношения, полученные им во время поездок по разным странам. Расчёт прост: отец подарит Констанце какую-нибудь дорогую безделушку, та растает, а тогда... Но ничего подобного не происходит. Да, Констанца и броши примеряет, и надевает на палец то кольцо, то перстенёк, но стоит ей как следует разглядеть драгоценность, как отец снова укладывает её в коробочку и ставит на место в витрину. Вот эта отцовская нечуткость и стала последней каплей, переполнившей чашу терпения Моцарта, лишив его всяческих иллюзий. Теперь скорое возвращение в Вену — дело решённое.

За несколько дней до отъезда его навешает слепая венская пианистка Мария Терезия Парадиз. Он с ней познакомился в Париже, где её мастерство игры на клавесине произвело на Вольфганга глубокое впечатление. Приехав в Зальцбург к своим дальним родственникам, она узнает, что Моцарт здесь, и хочет непременно встретиться с ним и высказать своё уважение. Когда пианистка в сопровождении компаньонки входит в музыкальный салон «дома танцмейстера», Моцарт сидит за клавесином и импровизирует.

   — Это Вольфганг Амадей, — шепчет она компаньонке, — так играть способен он один.

Наннерль хочет прервать игру брата и сказать, что гостья уже здесь, но та шёпотом просит её не делать этого. Она молча внимает его фантазиям, пока он, устав, не откидывается на спинку стула. Тогда она высоко поднимает свои красивые узкие руки и громко хлопает. Моцарт оглядывается, видит, кто ему аплодирует, торопливо подбегает к ней и целует её руки:

   — Мадам, как я счастлив видеть вас вновь!

   — А я ещё более счастлива слышать вашу игру, — отвечает она, и её одухотворённое лицо расцветает в улыбке.

Взяв её под локоть, Вольфганг подводит Парадиз к креслу:

   — Я хочу, чтобы вы поподробнее рассказали мне о ваших триумфах в Париже.

   — Ну что особенного я могу рассказать вам? Кто, подобно мне, воспринимает мир исключительно благодаря слуху, живёт в стороне от больших событий, которые радуют людей или сокрушают их. Только небольшой уголок души открыт для посторонних...

   — Именно в этот уголок мне и не терпится заглянуть, ведь он, я знаю, бесконечно богат глубокими чувствами!

Она уступает просьбе Моцарта. Что сказать о последних событиях в Париже? Утешительного мало. Чреватое грозными переменами политическое развитие во Франции ничего хорошего любителям искусства не сулит. Сама она почти нигде не бывала, если не считать салона художницы Виже-Лебрен, которая прославилась своими натюрмортами и портретами; в её скромных апартаментах каждый вечер собирались десятка полтора художников и музыкантов, а также дамы, преклоняющиеся перед искусством, — вот там можно было познакомиться с самыми последними произведениями современных композиторов.

От мадам Виже-Лебрен она узнавала, что происходит в мире. Будучи заядлой театралкой, художница рассказала, как ей удалось попасть на премьеру небольшого домашнего театра одного вельможи, где впервые была поставлена на сцене ходившая до того в списках комедия Бомарше «Женитьба Фигаро, или Безумный день». Какая это всё-таки тонкая и остроумная пьеса!

   — «Женитьба Фигаро», говорите? Возьму себе на заметку!

   — Да, «Женитьба Фигаро». Но я заболталась и наверняка утомила вас, уважаемый маэстро. По сравнению с теми переживаниями, из которых вы черпаете вашу музыку, всё, о чём говорила я, сущие пустяки.