Вольфганг Амадей. Моцарт

   — Зачем вы столь язвительны, Херберштайн? — тонко улыбается фон Вальдштеттен. — Будущему епископу это как будто не к лицу, а?

Графиня Аврора встала и подошла к изящному комоду, из одного из ящичков которого достала папку с застёжками.

   — Я очень рада, что чисто случайно могу дополнить рассказ нашего друга фон Вальдштеттена! Вообразите себе, господа, примерно неделю назад без устали разъезжающий между европейскими дворами дипломат Пальфи передал мне письмо от графини ван Эйк, — между прочим, в юности мы были близкими подругами. Итак, послушайте, что она пишет: «То, что ты сообщила мне о Моцартах, вызвало, конечно, моё любопытство. И, должна признаться, та tres chere атое[16], ты ни в чём не погрешила против истины. Вольферль — это vraiment[17] такой человечек, что второго такого во всём свете не сыщешь: такой сладкий, такой милый, такой... неподражаемый! Не говоря уже о его выдающемся музыкальном таланте, он завоёвывает сердца всех одним своим Air[18]. Un enfant admirable![19] Наннерль тоже много выигрывает, если с ней сблизиться. Тогда её замкнутость и немногословность отлетают прочь, она раскрывается и становится разговорчивой. А их мать, с её здравым смыслом и исходящим от неё заразительным животворным весельем! Когда я её слушаю, у меня слёзы наворачиваются на глаза — вспоминаю свою зальцбургскую родину! Великолепное дитя природы посреди неестественного мира...

В первые недели своего пребывания в Париже господин капельмейстер был раздражителен, рассеян и встревожен, что пытался скрыть за чрезмерной вежливостью. Причина этого, как скоро выяснилось, была в отсутствии подлинного дела: двор с приглашением не торопился, хотя мой муж старался добиться этого всеми возможными средствами. Условием reussite[20] в высшем свете здесь служит Invitation pour le concert spirituel apres-sonper[21] в Версале. И Леопольд Моцарт нашёл себе ходатая в лице влиятельного журналиста Фридриха Мельхиора Гримма[22]. Этот уроженец Регенсбурга целых пятнадцать лет живёт в Париже и пишет по-французски как француз. Подобно Вольтеру, он — воплощение остроумия и любезности. В умных и едких заметках, которые он публикует в собственном бюллетене, он живописует государям и владетельным князьям парижскую жизнь и даже состоит в личной переписке с российской государыней Екатериной. Это человек de bon-gout et elegant esrit[23] и занимает вдобавок ко всему должность секретаря герцога Орлеанского и совместно с аббатом Рейналем издаёт ещё газету «Correspondence litteraire, philosophique et critique»[24], пользующуюся солиднейшей репутацией в самых высоких сферах. Месье Гримм счёл своей обязанностью привлечь внимание публики к зальцбургским музыкантам, он поместил в своей газете трогательную notice[25], и удивительное дело: то, чего не удалось добиться с помощью всех рекомендательных писем от титулованных особ, стало возможным при помощи гусиного пера — Моцартов пригласили выступить между Рождеством и Новым годом перед их королевскими величествами.

Что сказать тебе, та chere[26], о дебюте при дворе? Le roi et la reine[27], да и всё придворное общество, были просто очарованы. Моцарты были обласканы настолько, что во время новогоднего grand Concert[28] им было позволено стоять за спинами их величеств, Моцарт — le реrе и маленький Вольфганг со стороны королевы, а Моцарт — la mere[29] вместе с Наннерль — со стороны короля.

Видела бы ты, как беззаботно болтал мальчик с её величеством, а она всё время пододвигала ему тарелку со сладостями. Её супруг немецкого не знает, и она переводила ему то, о чём ей говорил petit maitre[30], и тот всякий раз смеялся.

А вот кто совершенно разошёлся от радости, так это принцессы. Когда после концерта они возвратились в свои комнаты, маленькие Моцарты последовали за ними, и там, как нам потом передала воспитательница принцесс, началась такая кутерьма, что просто голова шла кругом: то их королевские высочества изливались в нежностях, тормошили своих немецких гостей и целовали их в губы и в щёки, то гости целовали им ручки. Вольферлю настолько понравилась эта куртуазная игра, что, когда появилась маркиза де Помпадур и поставила его на стол, он пожелал и её обнять за шею и облобызать. И поскольку она испуганно вскинула руки, он, к радостному веселью присутствующих, воскликнул: «Да кто она такая, что не хочет поцеловать меня? Меня сама императрица целовала!»

Приём в Версале завершился очень удачно для Моцартов. Вскоре приглашения на дневные и вечерние выступления в домах самых знаменитых и высокопоставленных господ засыпали их. Одним словом, Моцарты — это сегодняшняя сенсация Парижа. И я горжусь как нашими гостями, так и немецкой музыкой, которую они здесь представляют».

Графиня Аврора складывает прочитанное письмо, а барон фон Вальдштеттен поворачивается к канонику: