Вольфсберг-373

Мне было трудно отвечать на расспросы в мастерской, а затем в нашем блоке. В душе остался осадок от «встречи» с титовцами. Было мучительно стыдно за Вештицу, предавшего своих товарищей. Хотя слова английского поручика и звучали убедительно и подбадривающе, все же я приняла их с большой осторожностью. А вдруг как выдадут в Югославию? Что там ждет? Если бы просто смерть…

* * *

Через три месяца меня вызвали к английскому полковнику, коменданту лагеря. Это было обставлено с известной помпой. За мной пришел сержант-майор в сопровождении четырех солдат с карабинами. Два спереди, два сзади, сержант-майор сбоку, а я в середине, мы промаршировали через лагерь заключенных, лагерь англичан, потоптались на месте под какую-то команду перед дверями канцелярии коменданта и, наконец, вошли к нему.

Полковник встал и торжественно прочел мне, на английском языке, решение, по которому все претензии на мою особу со стороны югославского правительства Тито отклоняются. Одновременно мне было сообщено и решение Белграда. Оно гласило приблизительно так: за все мои «злодеяния» против «народа и коммунистической власти» меня лишают всех прав, югославского подданства, имущества и права возвращения когда-либо в Югославию.

Сержант Вест перевел мне все прочитанное на немецкий язык.

— Подпишите, что вы приняли это решение.

— Я не признаю власти коммунистов, и они ничего от меня отнять не могут. Отказываюсь дать свою подпись.

— Гуд гэрл! — последовал неожиданный ответ коменданта. Полковник улыбался. Улыбался и сержант Вест. — Дисмист!

Так закончилось мое «дело», за которое я отсидела свой «кусочек времени» в лагере Вольфсберг-373.

ПОДКОП

Появление югославской тито-комиссии оставило свои следы на жизни и психическом состоянии лагеря. Правда, сама комиссия была разочарована. Они не нашли в наших рядах тех, кто им был обещан. Вместо босанского эсэсовского полковника Ф., им преподнесли мальчишку однофамильца. Очевидно, Кеннеди не обратил внимания на разницу лет, на несходство описания наружности и на то, что полковника звали Мустафа Ф., а мальчишку Марьян Ф. Когда его привели в комнату для следствия, и Звездич и Трбовшек подняли скандал. Мальчишку выгнали, а ожидающие в коридоре были свидетелями спора и обвинений между титовцами и Кеннеди.

Точно так же было и с солдатами — «фольксдойчерами». Они входили и сейчас же выходили от следователей. — Если бы мы теряли время на каждого солдата дивизии принца Евгения Савойского, мы бы сидели годами, рассматривая их «дела»! — сказал нашему Паулю Вюсту майор Штерн-Звездич. Они ведь требовали от англичан офнцеров-усташей и домобранцев из Хорватии и немцев, штаб-офицеров упомянутой дивизии принца Евгения. Некоторые действительно были в Вольфсберге!

Хорваты почему-то оказались фаталистами. Они верили в свою невиновность и в демократический подход к их вопросу со стороны Запада и… дождались выдачи. Большая часть из них была казнена, и только некоторые получили пожизненное заключение.

Немцы оказались более предприимчивыми. Всего через несколько дней после отъезда тито-комиссии, из лагеря буквально «испарились» четверо штаб-офицеров этой дивизии. Англичане обыскали весь лагерь в надежде найти подкоп, лазейку, перерезанную проволоку. Эти люди просто исчезли. Главарем побега был полковник Бауэр, и позже, на свободе, я узнала об их судьбе. Вся четверка благополучно добралась до Испании и там обосновалась!

Психоз побега будоражил умы всех тех, кто опасался выдач в коммунистические страны. Собралась кучка более энергичных, среди которых оказались люди, которым вообще не угрожала эта судьба. Они решили помочь другим и разработали план массового побега. Сначала весь лагерь был подвергнут детальному разбору — откуда легче всего бежать, и где можно начать подкоп.

Среди заговорщиков были инженеры. Они выбрали барак, стоявший ближе всего к ограде, к той ограде, которую охраняло меньшее число вышек. В простом бараке начать делать подкоп было невозможно. Кто-нибудь мог выдать, в любой момент могли, и днем и ночью, войти киперы. Опасность была чересчур велика. После долгих размышлений, выбор пал на церковный барак, который посещался, главным образом, только по субботам и воскресеньям. Он стоял очень близко от ограды и был двумя соседними блоками заслонен от взгляда часовых на вышках.

В церковном бараке, у самого входа, слева стояла будочка-исповедальня католиков. В эту будочку вело двое дверей, для священника и для исповедывающегося. Эта будка стала началом всех работ.

В дни, когда служил протестантский священник, и будкой никто не пользовался, в нее незаметно входили мужчины. Они поднимали доски и копали. Копали совками, сделанными из коробок от консервов и из котелков, самодельными ножами и, наконец, лопатками, украденными из огородной будки.