Волга-матушка река. Книга 1. Удар

Мотор заревел, машина затряслась, задергалась, но не двинулась с места, словно была прикована цепями. Тогда Иван Петрович резко остановил мотор и, глядя в сторону, где недавно гудел грузовик, сказал:

— Пойду туда, приведу и вытолкнем, — и скрылся за небольшой возвышенностью, вправо от дороги. Вскоре там послышались торжествующие крики, затем завыл мотор… и вот уже из утреннего золота выплыла грузовая машина, вся обрызганная грязью, и в кузове ее маячит Иван Петрович.

— Любченко! — крикнул он.

В эту минуту из машины вышел Любченко, и у Акима Морева мелькнула мысль:

«Он тоже застрял. Но ему что, а я — один с опустошенной душой. Догадывается ли он об этом? Елена, наверное, рассказала о нашей встрече у Опарина».

Любченко огляделся по сторонам, шагнул, остановился, затем опять шагнул и, наклонившись над лужей, пошатываясь, стал плескать воду на лицо, урча при этом, как урчит озорной щенок.

— Надрызгался, страх, — тихо пояснил Акиму Мореву Иван Петрович.

— Возможно, намотался за ночь: у них грузовая застряла. Подергай-ка ее.

— Из бутылочки намотался. Умывается: протрезвиться хочет. Нет, братец, переложенное водичкой не смоешь. Петр! Помогай! — крикнул Иван Петрович. — Трос давай. Вы, Аким Петрович, в машину садитесь или ступайте на сухонькое. Справимся без вас.

«Как это он при Елене… и пьет? Лучше бы не встречаться мне с ним», — думая так, Аким Морев пересек лужу и выбрался на сухое место в противоположной стороне от Любченко.

Любченко разогнулся, приказал:

— Петрарко! Давай-валяй! — и всмотрелся в то место, где за минуту перед этим стоял Аким Морев. — Где же Аким Петрович? — недоуменно спросил он.

Великан-шофер вышел из-за машины, таща стальной трос.

Прицепив трос к «Победе», Петр завел мотор. Грузовая сначала попятилась, а затем, как мальчик тащит привязанную за веревку щепу по воде, выхватила «Победу» из лужи.

— Вот и вся недолга, — нарочито шутливо заговорил Любченко, направляясь к Акиму Мореву. — Вот и вся недолга, Аким Петрович. Между прочим, здравствуйте! Выпил я малость. Продрог, то есть нет, не продрог, а так — досадно: застряли. Не знал, что вы рядом. А то бы к вам и, конечно, о делах. Да! Здравствуйте! Вот как мы вас выхватили. А теперь к нам… к нам. Обязательно к нам, Аким Петрович. Прошлый раз — мимо, а теперь уж к нам в совхоз. Ох, ждут! Ох, ждут! Народ! — И, подхватив Акима Морева под руку, не повел, а буквально поволок его к «Победе».

Аким Морев вообще не любил пьяных, а тут еще — Любченко, да еще так панибратски…

«Протрезвись сначала, — хотел было сказать, но вовремя сдержался, думая: — Все-таки надо, пожалуй, заехать в совхоз и посмотреть, что этот директор — больше пьет или работает. Но ведь там я могу встретить Елену. Ну и что же? Не забывать же из-за наших отношений совхоз…»

— Давай влево, а потом — прямо и прямо, — уже командовал Любченко, сидя в легковой на заднем сиденье, обращаясь к Ивану Петровичу. — Так по дороге километров тридцать будет, а прямо — по степи — пятнадцать. Давай! Давай!

— А не утонем опять? — возразил Иван Петрович.

— Ну! Я тут каждую былинку по имени знаю.

— Однако утонули.

— Ночь-матушка: полметра свернули, и стоп.

Вскоре вдали показались деревянные постройки совхоза. Здесь, в необъятной степи, этот маленький городок, залитый утренним солнцем, казался каким-то сказочным. Но из труб вились дымки, на улицах мелькали люди, по дорогам проносились грузовые машины. Постройки то росли, поднимались, уходя в синеву неба, то вдруг пропадали, когда машина спускалась в котлованы.

— Стой! — неожиданно крикнул Любченко. — Полюбуйтесь! Ах!

Слева, из степей, вырвался всадник. Он словно слился с конем и несется куда-то, стремительно пересекая ложбинки, бугорки и рытвины. Сначала показалось, что это скачет чабан, мастерски управляя конем. Но вскоре все увидели: на голове всадника развевается легкий голубой шарфик, да и куртка, стянутая в талии, говорила о том, что всадник — женщина. Она неслась наискось по направлению к постройкам совхоза и на бугорке, похожем на древний курган, задержалась, четко, вместе с конем, вырисовываясь на синеве неба.

— Другая бы одела стеганку, на голову напялила бы черт знает что. А эта даже в степи дразнит женственностью.

— Да кто же это? — любуясь всадником, так четко выделяющимся на фоне неба, спросил Аким Морев.

— Синицына. Елена Петровна. Ах, женщина! Ах, женщина!

Аким Морев дрогнул, в нем снова поднялось то самое чувство, какое совсем недавно полонило его всего там — в домике Анны Арбузиной.

«Елена. Милая Елена, — мысленно воскликнул он и тут же подумал: — А почему Любченко не сказал «моя жена»? Может быть, поссорились? У молодоженов бывает такое… У нас с Олей тоже бывало. Из-за какого-нибудь пустяка, да так рассоримся, что дня два не разговариваем». Он намеревался было какими-нибудь побочными вопросами выяснить, что произошло у Любченко с Еленой, но тот скомандовал:

— Давай! Водитель! Давай на нее!