Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье

— Ну вот еще. Когда это я разбалтывал? — И этот тоже, поднявшись, отправился в задние ряды и тут, склонившись к уху своего друга, передал то, что сказал ему друг Назарова, опять-таки пригрозив:

— Ты только смотри — никому!

Одним словом, весть о том, что участники пленума скоро отправятся на открытие Большого канала, молниеносно разнеслась по театру, вызвав всеобщее возбуждение.

4

Среди членов бюро обкома не было Сухожилина. Он шнырял по боковым залам, делая вид, что осматривает выставку. Здесь были экспонированы образцы пшеницы, ржи, овса, клевера, огромнейшие арбузы, пудовые тыквы, яблоки, виноград, а стены увешаны фотоснимками.

Тут же расхаживали и те, кого в народе называли «обмылышками», — люди, когда-то случайно занимавшие высокие посты. И ежели Сухожилин походил на тощего, замученного ребятишками галчонка, то эти были солидные люди, особенно бывший секретарь обкома по пищевой промышленности Коровенко. Кругленький и упитанный, как на молочке вскормленный бычок, он осматривал выставку и довольно развязно вещал:

— Нет. Я бы иначе организовал пленум. Вот когда я был секретарем обкома…

Ему поддакивали:

— Да. Да. К чему вся эта помпезность? Оторвали людей от работы.

— Аудиторию себе сколачивают.

— Аким Петрович говорить любит: слушатели нужны.

Сухожилин, увидав вышедшего из директорского кабинета Рыжова, подхватил его под руку и повел в угол с видом доктора, который ведет выздоравливающего больного.

— Вы отступили от принципов… — полушепотом заговорил он. — Смотрите, что делается! Все говорит за то, что заботы только о животе, или, как в библии сказано, о чреве. На чрево меняют великие идеалы коммунизма: навозники!

Рыжов, возможно, и согласился бы с Сухожилиным. Но он недавно был у Акима Морева и произнес покаянную речь, причем говорил быстро, улыбаясь женственными ямочками на щеках:

— Я ошибался. У кого ошибок нет? Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Теперь я, Аким Петрович, буду прислушиваться только к вам и только к вам.

«Легко раскаялся и потому легко совершит очередную ошибку», — подумал Аким Морев и сказал:

— Советоваться со мной, как с секретарем обкома, вы обязаны, а вот прислушиваться только ко мне — не рекомендую. Я сам могу ошибиться, а вы ко мне прислушаетесь и начнете защищать мою ошибку. — Увидав перепуганные глаза Рыжова, секретарь обкома добавил: — Не привязывайте себя к человеку. Проверяйте каждого с партийных позиций. Беда, когда люди поклоняются высокому креслу, независимо от того, кто в этом кресле сидит… А в кресло-то ведь и проходимец может забраться.

Рыжов покраснел, и ямочки на щеках у него стали глубже. Аким Морев будто заглянул ему в душу и разгадал его всего: да, именно так, Рыжов всегда поклонялся креслу. Но не признаться же в этом… И глаза у редактора забегали, как у самовлюбленного, но не знающего урока студента.

На этом тогда закончился разговор, и Рыжов полностью был согласен с секретарем обкома. А вот теперь секретарь горкома Сухожилин жужжит свое. Оборвать? А вдруг он «войдет в силу»? Как поступить? Согласиться с Сухожилиным — значит отвергнуть то, что говорил Акиму Мореву. Не согласиться — значит нажить в лице Сухожилина недруга… А как раз этого и стремился Рыжов избегать. У него был свой девиз: «Все — мои друзья, я — всем друг». И он пустил в ход свой излюбленный прием: промолчал, но крепким пожатием локтя дал понять Сухожилину, что с доводами его вполне согласен.

— Спешу, спешу, — пожав локоть, заговорил Рыжов. — Газета. Сами знаете, редактор — что шофер: то на тебя налетят, то ты налетишь.

— Поострее… поострее вопросы ставьте, — напутственно, с полным сознанием своей правоты посоветовал Сухожилин.

— Да. Конечно! Самые острые вопросы будут выпячены на страницах нашей газеты, — подтвердил Рыжов, понимая, о чем говорит Сухожилин, и в то же время отвечая ему резиновой фразой; к ней, в случае чего, тоже нельзя будет придраться: газете положено ставить вопросы остро.

Расставшись с Рыжовым, вскинув остренький носик и поблескивая стеклышками пенсне, Сухожилин направился к тем, кого народ называл «обмылышками». Он знал, что все они заражены «былым» и убеждены, что их отстранили от руководящих постов по «личным счетам», и каждый из них считал Акима Морева «мелким интриганом», «карьеристом». Но главное, они ненавидели друг друга, однако порою собирались в одну стайку, как собираются волки.

Сухожилин знал их, особенно Коровенко, и в душе называл шантрапой, как, между прочим, и они называли его.

Но сейчас, увидав Сухожилина, они окружили его; так поклонницы окружают знаменитого актера по выходе из театра, где он был принят публикой на бис. «Обмылышки» заглядывали в глаза Сухожилину, семенили ногами, стараясь очутиться впереди, выкрикивали:

— Здравствуйте, Гаврил Гаврилович!

— Как ваше здоровье, Гаврил Гаврилович?

— Ну, чего спрашивать? Вид чудесный. Цветет.

Он знал цену всем этим восклицаниям. Однако не подал и виду: раскланялся и сказал: