Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье

Аким Морев просмотрел тезисы доклада Опарина. Ну да, так и есть: начинает с исторического обзора Сарпинских степей и Черных земель, что-де тут никогда воды не было, что-де от безводья падали коровы, овцы, особенно молодняк — все то, что давным-давно было известно строителям канала. Дальше затевался разговор о международных делах — тоже всем известных. А вот концовка — хороша. Аким Морев представил себе, что он колхозник и в течение почти двух часов выслушивает из уст Опарина «всем известное». И гнетущая, густая, будто мазут, тоска охватила его.

«Люди хотят повеселиться, а мы их угощаем жвачкой», — подумал он и, чтобы не обидеть Опарина, начал с конца тезисов:

— Замечательная у вас концовка. Замечательная. Может быть, ее одну и произнести, а? Как вы думаете, Алексей Маркович? — осторожно проговорил он.

— Да я — то что? Я бы с удовольствием, а то тяни полтора часа кота за хвост! Но ведь бюро утвердило, — возразил Опарин.

— Бюро? Нас тут три члена бюро. Внесем поправочку в ваш доклад и постараемся согласовать с остальными членами бюро. Зачем мы всякий раз забиваем гвозди не там, где надо? Народ образованный, а мы ему — жвачку!

— Я? Я-то с большой охотой, — согласился Опарин.

— До открытия осталось двадцать две минуты! — воскликнул секретарь обкома. — Пошли! — и первым вышел из палатки, стремительно направился в штаб-квартиру, уверенный, что там не только академик с сыном и кормилицей, но и Елена Синицына. Войдя в квартиру, он еще с порога закричал:

— Иван Евдокимович, до открытия осталось двадцать минут! — Но, войдя в комнату и увидя только двоих ребят, кормилицу и академика — притих, даже сгорбился: Елены не было. «Может быть, и приехала… Возможно, ушла к колхозникам», — утешая себя, подумал он и направился на плотину. Здесь через сбросное сооружение была протянута лента, а позади ее стояла трибуна, от которой во все стороны тянулись провода к черным большим радиораструбам.

Аким Морев подошел к трибуне и отсюда увидел: вдоль канала выстроились десятки тысяч людей. Мужчины сняли головные уборы, даже женщины, и те стояли с открытыми головами. Казалось, все прощались с чем-то весьма мучительным, покидающим их навсегда.

И вот ударил гонг, и десятки тысяч люден, даже те, кто перешептывался, смолкли, а на трибуну вышел председатель облисполкома Алексей Маркович Опарин.

— Только такие люди, как наши сознательные колхозники, наши рабочие, инженеры, ученые, шоферы, — только такие люди смогли построить Большой канал здесь, в полупустыне, и в такие кратчайшие сроки. Ибо они строили его для себя, для своих детей, для потомства! Всякие бывают памятники. Бывают из чугуна, из мрамора. Но все равно они разрушаются. А вы здесь, в глухой степи, построили себе памятник, который будет жить тысячелетия, и далекие потомки наши всегда будут благодарить вас, друзья мои! И я от имени областного исполнительного комитета депутатов трудящихся приветствую вас, великих строителей Большого канала!

Опарин смолк, а люди, несмотря на то, что слова предисполкома тронули их сердца, как-то озадачились: ждали доклада. Но Опарин уже предоставил слово Иннокентию Жуку, который тоже растерялся: он ждал, что Опарин растянет доклад по крайней мере часа на два. И только тут все поняли: доклада не будет. Поняли и зааплодировали теплым словам Опарина.

А когда все ораторы высказались, Опарин медленным шагом, держа «разинутые» ножницы, направился к красной ленте. Но не успел он перерезать ленту, как люди и степи содрогнулись: двадцать пушек ударили залпом. Потом еще и еще! Ох, уж этот Опарин!

Перерезанная лента затрепетала концами, и в этот же миг открылись створки сбросного сооружения. Вода из озера Чапура со всей яростью хлынула в канал и понеслась по направлению к озеру Дундук.

Из тысяч глоток вырвалось сначала «у-у», затем «ра-а-а» и вскоре соединилось в одно слово «ура». Люди кинулись следом за стремительным потоком…

Акиму Мореву тоже захотелось побежать вместе со всеми за потоком и из глубины души кричать «ура». Сдерживало его и положение в области и главным образом то, что отсюда видно во всем размахе торжество народа, победившего страшные и неожиданные капризы пустыни.

«Вот что победили! — мысленно воскликнул он, отыскивая глазами в толпе Елену и горячо желая глянуть ей в глубину глаз. — Ведь и ей, как и мне, как и всем, так же приятно переживать чувство победителя».

— Почему-то Елена Петровна не приехала, — сообщил академик.

И Аким Морев как-то весь обвис.

12

Скрылось солнце — быстро, будто кто медный пятак опустил в копилку.

В лиманах и на озерах, переговорив на ночь, стихли утки, только гуси все еще где-то плавали в черном небе, будто тренькая на клавишах — призывно, тревожно и даже насмешливо: «Улетаем! Улетаем!»

Так на степи пала ночь.

На боковинах плотины-дамбы вспыхнули костры, около которых в пляске мелькали людские фигурки и слышались песни, выкрики, сливающиеся в один бурный, оглушающий гул.