— Но в «Партизане» только по сто граммов на трудодень дали, — возразил Аким Морев и тут же понял, что привел нелепый пример.
— Равняться на «Партизана» — значит утопить колхозников в нужде, — уже с задором подчеркнул Усов.
— На кого же, по-вашему, равняться?
— На рабочего.
— Ну, это трудненько, — видимо, подначивая, вымолвил Астафьев.
— Нелегко, — согласился Усов. — А равняться надо. Какой же это социализм, ежели колхозник не обеспечен квартирой, ванной, электричеством, театром, кино, библиотекой и каждый день только о том и думает, где бы достать корку хлеба?
— Ну, у вас-то о корке хлеба не думают, — снова возразил Аким Морев.
— Думают… в широком смысле. Что такое три килограмма и восемь рублей на трудодень? Это ведь рублей пятьсот — шестьсот в месяц. В лучший год. А в худший еще меньше.
Астафьев знал все, что может сказать Усов секретарю обкома. Это же самое он мог бы сказать и сам. Но, наученный горьким опытом, он стал толкать на откровенность хозяина дома, чтобы потом, в случае беды, умело защитить его. Сделав неприступно-суровое лицо, он сказал:
— Равняться на рабочего? Это значит, братец, как утверждает Сухожилин, разжигать антагонизм между городом и деревней.
— А на кого же нам равняться? На несчастного, забитого негра, что ли? У того ведь что есть на нем — то и все его богатство. А у Ермолаева в совхозе видели, как рабочие живут? Отдельные домики-квартирки, палисаднички, театр, кино, общедоступная баня и обеспеченный средний месячный заработок — минимум восемьсот рублей. Сможем ли мы достигнуть такой высоты? Уверен: сможем. Вот мы построили электростанцию, и половину работ в колхозе выполняет теперь вода речонки Иволги: молотит, теплицы топит, коров доит, корма скоту подает и так далее. Мы решили сменить породу коров. В скором времени сменим — и молоко польется. Нужно строить маслобойный завод, как у Иннокентия Жука. Вот с кого пример надо брать, а не с «Партизана»! Иннокентий Савельевич и килограмма сырой продукции из колхоза не выпускает. Кроме, конечно, шерсти и зерна государству. Из грязной воды после мойки овечьей шерсти, и то деньгу выколачивает. С него и берем пример. У нас овца дает два килограмма шерсти, добьемся — шесть будет давать. — И Усов залился веселым, задорным смехом. — Есть такой знаменитый чабан в колхозе «Гигант» — Егор Васильевич Пряхин. Беда с ним в эту весну случилась: вся отара подо льдом погибла.
— Какой же он знаменитый, ежели отара погибла? — опять преднамеренно ковырнул Астафьев.
— С кем она не может случиться, беда-то, Иван Яковлевич? Великим знатоком своего дела считается Егор Васильевич… Так я к нему в помощники своего паренька подсунул… — И Усов снова разразился звонким смехом. — Познает паренек секрет искусства и к нам принесет. Факт. А как же? Иным порядком у Егора Васильевича его секрет не выудишь. С зерновыми тоже: говорим о новшествах, о науке, а за кубанку держимся. Иван Евдокимович Бахарев…
— Знаете его? — перебил Аким Морев, тоже почему-то заблестев глазами.
— А как же! Он вроде электрический свет во тьме. Был недавно я у него. Показал он мне посевы новых сортов пшеницы, им выведенных. Я, конечно, легонько, но килограммчика три семян у него спер.
— Вот уж это неприлично — воровать, — смеясь, попрекнул Астафьев.
— Да это воровство святое: то зерно мы посеяли. Хорошая полянка получилась. Академик даст или не даст нам семян, а мы уже свои разводим. Сменим в полях старые сорта пшеницы и опять разбогатеем. Так вот, шаг за шагом, и приблизимся к рабочему классу.
Наступила пауза…
Аким Морев нарушил ее:
— Мы беседовали, правда накоротке, с вашими доярками… И что-то я не пойму: они получили за месяц, как мне показалось, аванс в шестьсот, в семьсот рублей каждая. Это что же у вас такое?
Усов, сощурив глаза, из которых так и брызнуло жизнерадостное веселье, взмахнул руками и, повернувшись к Астафьеву, сказал:
— Открыть карты перед секретарем обкома, Иван Яковлевич? Что-то верю я ему…
Астафьев поежился и, стараясь шутить, произнес:
— Да открывай уж. Чего уж. Если за это нам будут мылить шею, начнем с тебя: самостийно проводишь, райкому об этом на днях только стало известно, — подчеркнул последние слова секретарь райкома, чтобы Усов понял: держись, дескать, такой линии — райком не в курсе.
Усов задумался и, глядя куда-то вдаль, как бы обозревая все хозяйство колхоза и людей, работающих в этом колхозе, начал: