Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье

Девушка заколебалась; но глаза у председателя такие доверчивые, как у голубя, и она, тряхнув русой головкой, прошептала:

– Только это секрет. Ой!

– Ваш секрет – наш секрет. Как в могилке! – шепотом поклялся предколхоза и даже закатил глаза: дескать, небо свидетель.

– Из отмыва профессор Каплер отделил жир, а из жира… как бы попроще сказать… создал такое смазочное вещество, которое не замерзает даже при самом злом морозе. Понимаете, как это нужно для самолетов на Северном полюсе, для машин вообще. И авиапромышленность заказала нам такого смазочного вещества в неограниченном количестве.

«Эге! – мысленно воскликнул Иннокентий Жук. – Вон где пес-то зарыт: Каплер грязь сбивает в масло! Ну что же, за выгоду – выгоду». – И вслух, восхищенно:

– Ай да Каплер! Идем ему навстречу. Идем. А вы, что же, отмыв в цистернах, что ли, в город будете возить?

Девушка обрадовалась: так быстро согласился председатель, а ведь Каплер ее предупредил: «Жук – он жук и есть. Из его лапок даже небесную звезду не вырвать». А тут сразу согласился. И девушка, сияя глазами – победительница! – сообщила:

– Не-ет! Зачем возить? Мы с вашего разрешения здесь построим мойку, пришлем людей… грузовую машину. Бесплатно перемоем шерсть… и тут же будем отжимать материал для смазочного вещества и его-то отправлять в институт.

– Отжим в город? Вот что значит наука! Так передайте профессору: идем ему навстречу – мойку строите вы, вы оборудуете ее техникой, инструктор для обучения ваш, а рабочие руки наши. И притом мойка со всем оборудованием переходит в собственность колхоза, и колхозу же платится определенная сумма за каждую тонну отжима… в соответствии с законом, – для пущей важности подчеркнул Иннокентий Жук, вставая из-за стола и давая этим понять, что разговор окончен, а девушка пораженно вскрикнула:

– Как! Вы же выплескивали отмыв в канаву! А теперь плати!

– Выбрасывали, а ныне при помощи науки подбирать будем. Эти условия передайте Каплеру. Он человек деловой, поймет: у нас рот тоже широкий.

Через несколько дней, довольно похохатывая, председатель колхоза доложил правлению, что профессор Каплер согласился принимать «отжим» от колхоза на тех условиях, какие ему через ту девушку выставил Иннокентий Жук.

– Это дело, так сказать, мимоходом даст колхозу за год тысчонок десять – пятнадцать. Конечно, при наших миллионных круговоротах это пустяк. Но зачем же такими кусочками бросаться?

4

Подобные тысчонки сначала растревожили «губу» у Вяльцева.

Вы ведь его знаете, Вяльцева, какой он? Тощий-претощий, будто из одних костей и кожи. Но на ногу вихрь и мастер на все руки. В колхозе его называют «вездесущий» – с ним колхозники сталкиваются всюду: в конторе, в коровнике, на поле.

Так вот подобные тысчонки встревожили Вяльцева, и он кинулся на поиски «резервов».

«Иначе всю инициативу на сегодняшний день сосредоточит в своих руках Иннокентий, – изысканно сказал он сам себе. – И потому я на сегодняшний день должен поставить вопрос в масштабе и проявить, хоть стой хоть падай, в полном духе новаторство: из ничего сделать нечто». Так он несколько дней ходил задумчивый, а порою вдруг загребал в кулак воздух и раздумчиво произносил:

– Беру из пустыря и кладу на народный фронт трудовой капитал.

Десятки, а может, и сотни лет в Сарпинских степях скапливались, прокаленные солнцем, кости животных – коров, лошадей. Обычно они оставались там, где забивали скот. Бурты. Еще издали их видно – белеют… И вот однажды Вяльцев привез из Приволжска человека, который настолько был стар, что со спины походил на половник, поставленный на попа, а пушок на его голове так и поводило даже при еле заметном дуновении ветерка. Его приезд удивил Иннокентия Жука и особенно агронома Марию Ивановну, женщину замкнутую, несловоохотливую и почему-то очень нервную.

– Это еще что за находка? – спросила она, даже не назвав «находку» старцем, а просто «это».

– Директором фабрики у нас будет Максим Максимович, – чтобы сразу поднять цену старцу, выпалил Вяльцев.

– То есть?

– То есть под его руководством наши старушки будут гребешки, расчески выделывать.

– Из чего? Материал где? – наступал на Вяльцева Иннокентий Жук.

– В степи. Видел, сколько там коровьих копыт, рогов? На миллион лет хватит. А Максим Максимович – мастер: шестьдесят два года на гребешковой фабрике в старом Приволжске проработал. То-то индустрия в городе была – одна гребешковая фабрика купца Тетерина! Так, что ли, говорю, Максим Максимович? – наклоняясь к «находке», на ухо ему проревел Вяльцев.

Максим Максимович отшатнулся, и желтоватенький пушок у него на голове так и повело волной воздуха.

– Ухо расколол! Орет! Громыхало!

Вяльцев отступил, точно перед ним заговорил грудной ребенок.

– Да разве ты не глухой?

– Не! Слышу все.

– Что же? Притворяешься?

– Эге! Чтобы при мне все, не таясь, говорили: дескать, глухой. А я за версту слышу, как мышь пищит.

Иннокентий Жук задумался, затем пристукнул кулаком по столу.

– Башковитый Вяльцев, додумался! Что ж, собирай правление. Утвердим.

А на заседании правления в бой вступила и Мария Ивановна. Она предложила: