Волга-матушка река. Книга первая. Удар

— Раненого зверя настоящий охотник не бросает, — упрекнул Аким Морев.

Еще раз растерянно посмотрев на кочкастый лиман, шофер поднялся на бугорок и просиял:

— Те-те-те! Белеет. Ишь ты, зарылся! — И, прихватив винтовку, он кинулся, прыгая с кочки на кочку. Вот остановился, почему-то положил винтовку, шагнул, затем вскрикнул: — Амба! — нагнулся и за рога поволок к машине козла, по пути подбирая винтовку.

Иван Евдокимович и Аким Морев выбрались из машины, по всем охотничьим правилам прокричали шоферу ура, а тот, слегка приподняв сайгака, с фасоном бросил его к ногам своих попутчиков.

Козел действительно был крупен, из стариков. Голова у него огромная, как у коня, горбоносая, ноги тонкие, шерсть на спине окраской напоминала иглы ежа.

— Странно, — проговорил академик. — Когда он бежит, то опускает голову. Почти все животные во время бега задирают ее. Ах, вон в чем дело. — Иван Евдокимович растянул ноздри козла, они настолько расширились, хоть кулак туда вкладывай. — Смотрите, Аким Петрович, у него не ноздри, а целые мехи… Сколько такими ноздрями он хватает воздуха? Вот почему такая прыть.

— Это еще что! А вот задача с научной точки зрения, — проговорил возбужденно шофер, натачивая нож, готовясь освежевать козла. — Вот смотрите-ка, товарищ академик, — он достал из машины тонкий железный прут, склонился над сайгаком, приподнял его переднюю ногу и там, где копытце раздваивается, запустил прут так, что тот на полметра ушел внутрь. — Видали? Этого ни у одного животного нет. К чему бы такое? Задача, кою может разрешить только Академия наук, — с важностью закончил Федор Иванович.

Иван Евдокимович поширкал прутом и тут же произнес:

— Куда же канал идет? Что-то мудреное. Однако у Брема об этом ни слова. Возьмем на исследование.

— С мясом? — испуганно спросил Федор Иванович.

Академик засмеялся.

— Мясо будем исследовать за столом.

Федор Иванович оживился:

— Академики — тоже народ сознательный: понимают, что мясо зря тратить не полагается.

Но тут все стихли, повернулись в правую сторону: там шел смертельный бой.

По степи, кроясь в травах, неслась пламенеющая, как кровь, лиса, а над нею, расправя могучие крылья, парил степной орел. Он плыл очень низко — метров на пятнадцать — двадцать, делал круги, как бы намереваясь приостановить бег зверя, затем, сжавшись, выпустив когти, падал. Лиса в этот миг резко переворачивалась через голову, оскалив зубы, бросалась на орла, — тот взвивался, и снова начиналась та же самая гонка. В этом бою они, очевидно, не видели другой грозящей им опасности, и оба приближались к машине.

Аким Морев выхватил из кузова ружье, прицелился. Раздались раз за разом два выстрела: лиса сунулась мордой в траву, будто подкошенная, орел перевернулся в воздухе и стукнулся о землю, словно мешок с песком.

— Ловко! — воскликнул Федор Иванович.

— Вот так-то, по-нашему, бьют, — не без гордости ответил Аким Морев.

— А вы, оказывается, чудесный стрелок, — со скрытой завистью произнес Иван Евдокимович. — Эдак вы меня на Сарпинском вмиг обставите. Куда там: лиса на бегу, орел в полете, а вы раз-раз — и оба валятся.

Лиса была сражена насмерть. Орел лежал, раскинув крылья, припав грудью к травам. Он, тяжело дыша, то приподнимал, то опускал гордую голову с белыми наглазниками и с такой ненавистью смотрел на подошедших, что даже шоферу стало страшновато.

— Разорвал бы нас на клочки, волю дай, — проговорил он.

— Да. Сила в нем могутная, — согласился Иван Евдокимович и шагнул было к орлу, чтобы лучше рассмотреть его, но Аким Морев преградил дорогу:

— Хотите, чтобы он когти в вас всадил?

3

Солнце взошло и палило так, что в машине пришлось открыть дверки, и все равно было душно и угарно от запаха трав, которые, казалось, поджаривались на гигантских сковородках.

Впереди уже лежали Сарпинские степи, ровные, как море в тишь, только временами попадались пригорки и выдутые ветрами огромные песчаные котлованы, заросшие травой-колючкой — лакомой пищей верблюда. Здесь вид степей был уже иной, чем на Черных землях. Там все покрыто разноцветными коврами, здесь почти всюду житняк и седой ковыль. Но все такое же безлюдье — ни человека, ни подводы, ни встречной машины… Только степи, седой ковыль, пожелтевшие травы в низинах, жаркое солнце, удушливый запах полынка и миллиарды бугорков-могильников, созданных сусликами.

— Отметьте в своей памяти, Аким Петрович, — проговорил Иван Евдокимович, опять став собранным и сосредоточенным, — там, где ковыль, обычно целина и земля хорошая. В этих степях, понимаете ли, пасти бы неисчислимые гурты овец, стада коров, табуны коней, разводить бы хлопок, выращивать бы чудесный рис: солнца-то сколько, охапками хватай. Воды, водички бы сюда. Заметьте еще, мы с вами едем по левую сторону бывшего русла Волги — будущего канала Волга — Черные земли. Представьте себе, что будет через пять или десять лет. Водой — жизнью степей — заполнятся все озера, котлованы, вода хлынет по оросительной системе на поля, разработанные электротрактором. Все оживет от прикосновения человеческой руки.