Волга впадает в Гудзон

— Так куда тебя, бабусь, везти? На вокзал какой-нибудь, что ли? — поинтересовался шофер — толстый, как боров, краснорожий мужик. И Сима вдруг, неизвестно почему, рассердилась и от этого почувствовала себя увереннее: подумаешь, такси… У самого-то рожа тоже вполне крестьянская!..

— Сам ты «на вокзал», — засопела она. — В прокуратуру мне!

Слово «прокуратура» застряло у нее в памяти еще с ночи, его несколько раз говорила дикторша.

— Да ну?.. Ишь ты, в прокуратуру, — хохотнул водитель. — Так прокуратур-то в городе куча целая, тебе в какую?

— В главную! — не задумываясь, сказала Серафима Ивановна.

— А у нас и главных две, — садистски фыркнул боров. — Генеральная российская и городская московская!

Теперь Сима немного подумала, прежде чем ответить.

— Давай в московскую, — приняла она решение. Справедливо рассудив, что коли покушались в Москве, то в главную московскую ей и надо…

Между тем здоровенный блондин, тормознувший Серафиму Ивановну, вдруг заговорил с ней совсем другим голосом — не сердитым, а каким-то вкрадчивым, что Симе тоже не очень понравилось. Но ничего не поделаешь, сама же сюда и приперлась…

— Так что за покушение? — терпеливо повторил тот.

— Не знаю я, милый, что за покушение, телевизор я вчера не сразу включила, а как мужика зовут, на которого наш Коленька кинулся, не помню, но он важный такой, все время его кажут. Только Кольку-то вы зазря в каталажку сунули…

Блондин молча открыл, а потом закрыл рот, и вид у него, как отметила Серафима Ивановна, сделался ошарашенный. И она от этого осмелела.

— Коленька — наш пациент, больной он весь насквозь, прямо с рождения, а вы его в каталажку! — сказала она строго. И, подумав, добавила: — Уж не знаю, как там так вышло, а только отдавал его наш главный под расписку, чтобы, значит, Коленька маму свою схоронил. И все честь по чести, доктор говорит, бумаги нужные все есть…

— Круто!.. — выдохнул наконец ее собеседник. — А вы-то, бабуль, этому Коляну кто будете?

— Я ему никто, я санитаркой в нашей больнице работаю.

— В какой больнице?

— В Семнадцатой психоневрологической. Коленька у нас уже в третий раз, считай, лежит…

— Та-ак… А фамилия его?

— Ивановы они. — Старушенция пожала плечами и поглядела на Игоря вопросительно. — Так что сведешь меня ко главному-то по покушениям?..

— Еще как сведу!.. — широко улыбнулся Калина и, забыв про телефон внутренней связи, имеющийся у дежурного, извлек из кармана собственный мобильник.

— Дубинский, ты?.. Слушай, у меня для тебя сюрпризец — закачаешься!.. Да нет, скорее приятный, чем неприятный… Сейчас увидишь! Да, по Мансурову… Жди!

Он отключил связь и поглядел на Серафиму Ивановну почти с нежностью:

— У вас, бабуль, паспорт с собой есть? Кстати, разрешите представиться, старший оперативник здешнего ОУВД — Калина Игорь Викторович! А ваше имя-отчество?..

— Серафима Ивановна Кузина я буду… А паспорт у меня всегда при себе!.. — Она на мгновение нахмурилась и снова поглядела на Игоря вопросительно: — А-а-а… Скажи-ка, сынок, нашему-то главному… ничего ему не будет за Коленьку? У нас ведь бумаги есть!

— Ну если бумаги — тогда, конечно, ничего не будет, — заверил ее Игорь. — Это он вас сюда направил?

— Да нет, — Серафима Ивановна отвела глаза. — Я сама по себе… Коляна жалко, как мать померла, совсем один остался теперь. А вы его в каталажку!

— Так мы ж не знали, что он ваш пациент. — Калина мягко подтолкнул Серафиму Ивановну к окошечку дежурного, уже выписывавшего пропуск на забавную бабульку.

— Значит, теперь-то его отпустите? — В глазах посетительницы мелькнула радостная искорка. Обманывать ее Игорь Калина не набрался духа и потому ответил нейтрально:

— А это, уважаемая Серафима Ивановна, не я решаю, а главный по покушениям, к которому мы с вами сейчас и пойдем. То бишь к старшему следователю Владимиру Владимировичу Дубинскому!

4

Александр Борисович Турецкий, старший помощник Генерального прокурора России, только что возвратившийся из длительной, как считал он сам, командировки в Приуралье, пребывал далеко не в лучшем настроении. Ну а если точнее — был по-настоящему зол. Конечно, его слава «важняка», ни разу в жизни не знавшего профессиональных неудач, в определенной степени была, как выражался он сам, «мифологизирована» — не столкнуться с неудачами в его профессии было просто нереально. Однако чувство неудовлетворения от очередного расследования, которое возглавлял Турецкий, в практике Сан Борисовича действительно являлось редкостью. А сейчас именно его-то он и испытывал, вернувшись в столицу из большого индустриального города, расположенного «между Волгой и Уралом».

Его бессменный шеф и давний друг Константин Дмитриевич Меркулов, в кабинете которого и расположился вместе со своим паршивейшим настроением Турецкий, посматривал на подчиненного с сочувствием, пока что помалкивая — то есть давая возможность Александру Борисовичу выговориться.