Волгари

В расспросе и со многих пыток, и с огня рассказал Степан, что приезжал к Симбирску старец от Никона, говорил, чтобы идти Разину вверх по Волге, а Никон со своей стороны пойдёт, ибо тошно ему от бояр.

— Как звали старца?

— Сергием... — ответил Степан Разин. По его рассказу получалось, что настоящим богатырём старец Сергий был. В бою под Симбирском исколол своими руками сына боярского, и это Степан Разин сам видел.

Хрустели суставы вздымаемого на дыбу атамана. Свистел кнут, лоскутами срезая кожу. Брызгами летели на земляной пол капли крови. Палёным мясом пахло в застенке. Крутил головой великий государь Алексей Михайлович. К молодой жене хотелось вернуться, но и старец Сергий тоже занимал внимание.

Фрол Разин пожиже своего брата на пытке оказался. Он тоже о старце твердил. И другие разинцы. Видели старца и под Симбирском, и под Царицыным. Видели в Астрахани. И так получалось, что всюду одновременно старец был...

Долго расспрашивать Разина побоялись.

Неспокойно в Москве было...

6 июня поставили Степана Разина и его брата Фрола на лобном месте.

«Вор и богоотступник и изменник донской казак Стёпка Разин! — читал дьяк. — Забыв страх Божий и великого государя и великого князя Алексея Михайловича крестное целование и ево государскую милость, пошёл с Дону для воровства на Волгу и на Волге многие пакости чинил... Отступя от святыя соборные и апостольские церкви, будучи на Дону, говорил про Спасителя нашего Иисуса Христа всякие хульные слова и на Дону церквей Божиих ставить и никаково пения петь не велел, и священников с Дону сбил, и велел венчаться около вербы... И невинную кровь христианскую проливали, не щадя и самих младенцев...»

Когда дьяк замолк, Разин поклонился на все четыре стороны.

— Простите, православные! — сказал и лёг на плаху, раскинув ноги и руки, чтобы палачу было удобнее отсекать их. Сверкнул на солнце топор — по локоть отхватили правую руку Разина. Затем по колено была отрублена левая нога.

Закричал, забился на помосте ожидающий казни Фрол.

— Молчи, собака! — услышала вся толпа слова истекающего кровью Разина.

— Кончай! — закричал палачу дьяк.

Снова сверкнул топор — голова Разина откатилась от тела.

Уже мёртвому отрубили ему правую ногу и левую руку. Потом разрубили на части туловище. Кишки выбросили собакам, а куски тела накололи на колья, поставленные вокруг лобного места.

А Фрола, крикнувшего на эшафоте «слово и дело», ещё пять лет пытали, допытываясь про старца Сергия, про вербу на донском острове, где зарыл Разин кувшин с тайными грамотами...

До конца года шёл розыск и в Поволжье.

В одном Арзамасе казнили больше десяти тысяч повстанцев. Ещё страшнее карали жителей Астрахани и Царицына. Резали языки, секли пальцы, закапывали живыми в землю. Повсюду стояли виселицы, торчали колья с насаженными на них разницами, валялись отрубленные головы и руки...

Искали повсюду старца Сергия.

Всех разинцев на допросах о старце спрашивали...

Старец сам к великому государю пришёл.

В тот день, озябнувший за день в застенке, только пригрелся государь возле молодой жены, как и явился ему старец.

Весь чёрный пришёл, а борода белая...

Мирный человек, Божий... А едва взглянул на него государь, и затряслось от страха рыхлое тело.

— Ищешь меня? — спросил старец.

— Ищу... — с трудом шевеля онемевшим от страха языком, ответил государь. — Кто таков будешь?

— Скоро узнаешь... — ответил старец. — Недолго осталось встречи ждать.

Крикнуть хотел государь страже, чтобы задержали монаха, но пока соображал, где у него что в разваленном по всей державе теле, пока рукой своей тянулся из Астрахани к языку, где-то на Козьем болоте в Москве затоптанному, исчез монах...

8

Ещё когда царицу выбирал Алексей Михайлович, начались приготовления к царской свадьбе и на севере Руси.

Долго увещевал государь соловецких монахов. Чего, в самом деле, за своих малограмотных чудотворцев Зосиму и Савватия стоять, крестились бы, как Антиохийский патриарх Макарий улит, и ладно бы. Но упрямились соловецкие иноки.

«Вели, государь, — написали, — на нас свой царский меч прислать и от сего мятежного жития переселити нас на оное безмятежное и вечное житие...»

Плакал государь, снаряжая стряпчего Игнатия Волохова со стрельцами в монастырь. Жалко ему было старцев соловецких переселять насильно на вечное житие, а чего делать-то? Патриарх Макарий, на которого столько денег из казны потрачено, велел. Дорого России Антиохийский патриарх стал. Дорого и указание его. Послал царь стрельцов, пусть уж казнят монастырь... Только обманули Алексея Михайловича монахи: вместо того чтобы мирно переселяться, закрыли перед Волоховым монастырские ворота, и стрельцам не карать монахов пришлось, а осаду неприступной крепости держать.

Вот беда-то. Непокорство, мятежи кругом встают.

Слава Богу, стрелецкий полуголова Иван Кондратьевич Елагин лучше со своим делом справился. Выдали ему пятьдесят рублей в Приказе Тайных дел, и поехал Иван Кондратьевич на Мезень, а оттуда в Пустозерск.