Волгины

Спустя неделю Алексей поехал в политотдел армии. Такие поездки в период фронтового затишья стали для него постоянными. Он докладывал генералу Колпакову обо всем, что делалось в частях, советовался с ним, получал новые предписания. Помимо служебных, между Алексеем и Колпаковым установились отношения почти дружеские. В них сочетались официальная сдержанность и скупая теплота, свойственная боевой дружбе фронтовиков. Внимание Колпакова к Алексею было таким искренним и подкупающим, что Алексей чувствовал к нему все большую привязанность.

…Машина катилась по мягкой, уже начавшей пылить после проливных дождей дороге.

Леса сменялись по обеим сторонам ржаными полями, дорога спадала то в крутые балки, то выбиралась на простор, петляла в лесных буераках, перебегала через заново восстановленные дорожниками мосты. На глаза то и дело попадались ровно, под шнур, выложенные зеленым дерном откосы и бровки, а по ним — белыми камешками — крупные буквы, складывающиеся в призывные слова:

«Вперед, советские воины! Освободим от немецко-фашистского ига Белоруссию!»

Или:

«На запад! До самого фашистского логова, до Берлина! Вперед к победе и миру!»

Как не похожи были эти дороги на прежние! И что за искусные эти дорожники! Они не только быстро исправляли дороги, но и старались украсить их, чтоб весело было глазам солдата, чтобы легче несли его ноги!

Май разукрасил, расцветил лес. Перед Алексеем открывались лесные, осыпанные цветами поляны; могуче распахнувшись во все стороны ветвями, стояли вековые дубы, отбрасывая синеватую прохладную тень. Машина въезжала под дубы, как под своды зеленого туннеля. Кое-где блестели на солнце вьющиеся в траве холодные прозрачные ручьи. Суровый и могучий партизанский край! Старая и добрая белорусская земля!

Недавно исчезла из глаз Алексея белая, с бирюзовым отливом полоска Днепра, правый высокий берег, раздвинутая в глубину позиция на нем у самого Жлобина. За нее уже уцепились советские полки… Скоро, скоро они рванутся вперед!

В небе — ни звука! Прошло время, когда «мессершмитты» гонялись по дорогам за каждой машиной, за каждым отдельным человеком. Как видно, скупы стали немцы на авиацию, приберегать стали свои самолеты. Зато наши — бодро звенящими стайками, четверками, а то и парами все время вились над Днепром, подкарауливали фашистских изрядно пощипанных ассов, не давали им прорваться глубоко на нашу сторону. Вот и летали теперь питомцы Геринга больше по ночам, чтобы вывалить бомбы на какой-нибудь освобожденный город. Просто так — из мстительной бессильной злобы…

Генерал Колпаков встретил Алексея с выражением озабоченности на усталом лице.

— Алексей Прохорович, новость есть хорошая и в то же время печальная, — вставая ему навстречу, заговорил он. — Вот, пожалуйста! Крупная партизанская часть на той стороне Днепра дралась вчера с фашистами. И потрепала их изрядно. От ярости гитлеровцы, как только партизаны ушли в леса, сожгли несколько сел кряду. Тяжелая картина. Нам уже донесли. Каждую ночь через Днепр переправляются оттуда наши люди.

— А где же эти села? — мрачнея, спросил Алексей и стал разглядывать карту.

— Вот здесь, под Осиповичами.

— Знакомые печальные места, — глухо проговорил Алексей.

Колпаков спросил:

— Как люди? Завтра к вам приходит пополнение. В наступление пойдете с новыми кадрами, Алексей Прохорович. — Генерал довольным взглядом окинул крепкую фигуру Алексея. — В политуправлении фронта отметили вашу дивизию как первую по партийному составу. И численно и качественно укрепилось партийное ядро армии.

Колпаков познакомил Алексея с планом политической работы в частях.

— Вот и еще год провоевали, Алексей Прохорович, — снова заговорил он. — Так вместе и дошагаем до Берлина. Как эти ваши бойцы, о которых вы мне рассказывали, что поклялись не разлучаться до победы. Как они поживают?

— Опять вместе, — сказал Алексей. — Хижняк после Курска еще раз был ранен и опять из госпиталя приехал в свою часть.

Колпаков остановился перед Алексеем, заложив за спину руки и покачиваясь на носках, многозначительно улыбнулся.

— Хотел повременить, да где уж… Не могу. Не хватает терпения. В политуправлении фронта сказали: есть о вас запрос из Москвы… И еще о некоторых транспортниках. Кажется, теперь вам не удастся увильнуть или сбежать в роту.

Алексей встал.

— Товарищ генерал, не буду скрывать…

— Знаю, знаю: рады. А что Москва запрашивает, — ясно. Скоро будем освобождать Белоруссию… Ну, и… Транспорт восстанавливать надо? Пока приказа нет, но запрос — это уже сигнал… Думаю, что в политуправлении не ошибаются…

Колпаков подошел к Алексею, взял его под руку.

— Так что будьте готовы, товарищ полковник.

Вошел адъютант, остановился у генеральского стола в ожидании, когда кончится разговор.

— Все меняется, Алексей Прохорович, — бодро продолжал Колпаков. — Кажется, совсем недавно я разговаривал с вами и вы даже политотдел дивизии считали глубоким тылом и, помнится, обиделись, когда я предложил вам работать у нас. Помните?

Алексей смутился, махнул рукой:

— Прошло то время, товарищ генерал.