Волгины

— Походил я по рельсам — и отлегло от сердца. Не могу равнодушно проезжать мимо железной дороги. У каждого человека есть какая-нибудь профессия, пусть самая скромная, но он остается предан ей всю жизнь. Так и я, наверное, после войны и помру на транспорте. Сколько воевал, а профессиональным военным так и не стал. Ты не рассказала мне, как поживает Гармаш.

Таня, сидя в машине, доверчиво прижавшись к брату, стала рассказывать, как преобразился капитан Гармаш, как повеселел, даже песни стал распевать! А с Арзуманяном живут душа в душу. Вот уж сошлись, два сапога — пара!

— Ты еще не знаешь, что произошло с Гармашем на этой неделе? — с загадочной улыбкой спросил Алексей. — Конечно, он никому никогда не расскажет об этом. И тебе скажу под большим секретом — не выдай. Вызвали Гармаша к командиру дивизии, говорят: «Езжайте — принимайте новый пост заместителя командира полка», — а Никифор Артемьевич наш на дыбы: «Никуда не пойду из батальона, хоть в военный трибунал, хоть под расстрел. Я, говорит, с этим своим батальоном воевал с начала войны, вынес с бойцами самые большие трудности и с ними дойду до самого Берлина. Хоть дивизией сейчас приказывайте командовать, не соглашусь. А дойду до Берлина — там назначайте хоть командующим армией». Богданыч сначала рассвирепел, пригрозил разжаловать в солдаты и отправить в тыл, потом задумался: «Ладно, говорит, ступай, цыганская душа, чтоб я тебя больше не видел. Сгинь! Погляжу, как ты до Берлина дойдешь. Ты что думаешь — батальон — это цыганский табор, что ли? Вот доложу командующему, что ты самый поганый командир в полку и на повышение тебя не представлю!» Пришлось вступиться за Никифора Артемьевича. Отлегло у Богданыча, засмеялся, махнул рукой: «Ладно. Что ты с ним будешь делать? Судить за недисциплинированность? Командир ведь больно хороший — храбрый, умелый, каких мало. Пускай воюет, а звание майора все равно придется ему присвоить». Вот какую штучку выкинул наш Артемьевич.

Алексей и Таня посмеялись.

— В следующий раз проеду до батальона — проведаю, — пообещал Алексей.

— Там все ждут тебя, Алеша, — сказала Таня и вдруг умолкла: все радовались, все шли вперед, только не было Саши… В эти радостные дни Тане казалось, что только его одного и не было. К глазам ее уже подступали слезы, и она закусила губы.

А Алексей задумчиво поглядывал мимо головы шофера вперед, на тонущую в вечерней мгле дорогу. И вдруг спросил:

— А Нина Петровна поехала в политотдел раньше?

Таня лукаво взглянула на брата.

— Да, она, Тамара и старшина Коробко. А почему это тебя интересует?

Алексей дернул сестру за ухо.

— Все будешь знать — рано состаришься.

Таня засмеялась:

— А я и так все знаю.

— Ну и помалкивай…

Машина остановилась у низких кирпичных строений на краю пыльного, искромсанного бомбежкой городка. Алексей и Таня вышли из машины.

— Ты иди вон туда, — сказал Алексей сестре и показал на домик, похожий на железнодорожную будку. — Там ждут все вызванные из полка для вручения. А я сейчас приду. Член Военного совета, кажется, еще не приехал. Машины его не видно.

Алексей вошел в помещение политотдела. Дивизия Богданыча на днях была оттянута во второй эшелон по случаю переформирования и приема нового пополнения. Весь личный состав, утомившийся после многодневного непрерывного похода с боями, теперь отдыхал, и в политотделе чувствовалось затишье. Близость границы настраивала всех на праздничный лад.

Однако по озабоченному лицу капитана Глагольева Алексей заключил, что в его отсутствие был получен какой-то новый приказ.

— Сколько людей прибыло? Все вызванные явились для получения наград? — спросил Алексей.

— Все, товарищ гвардии полковник. Вам пакет из политуправления.

Алексей вошел в свою комнату, в которой жил и принимал людей, вскрыл пакет, прочитал:

«Приказываю сдать политотдел прибывающему полковнику Горбаневу, самому явиться 25 июля с. г. в Политуправление фронта по вопросу, связанному с отзывом из армии по указанию ЦК ВКП(б)».

«Ну что ж… В добрый час», — подумал Алексей и, испытывая радость и в то же время сожаление, что сегодня же придется прощаться с фронтовыми людьми, вышел из комнаты.

10

Таня стояла в шеренге рядом с Тамарой и Ниной Метелиной. Иван Дудников, Микола Хижняк, старшина Коробко и автоматчик Гоголкин замыкали правый фланг. Получавших награды было человек тридцать: разведчики, пулеметчики, повозочные, санитары. Комната была небольшая, шеренга выгнулась четырехугольником вдоль стен.

На покрытом потертым бархатом столе светила большая керосиновая лампа. За столом стояли член Военного совета армии, с впалыми желтоватыми щеками и черными, болезненно мерцающими глазами, комдив Богданыч и начальник политотдела Волгин.

В комнате было тихо. Слышался только шелест бумаг, переворачиваемых капитаном Глагольевым. Член Военного совета оглядел шеренгу, остановил на мгновение взгляд на Тане. Таня почувствовала, как щекам ее стало горячо, кровь так и прихлынула к ним, а сердце неистово заколотилось.