«Воля Аллаха», или Абдул, Абдул и ещё Абдул

Долго ли такъ бормоталъ Мустафа,— неизвѣстно. Во всякомъ случаѣ черезъ нѣсколько времени онъ принялся все громче и громче восклицать эти же самыя слова. Наконецъ онъ сталъ ихъ кричать благимъ матомъ. Ему казалось, что такъ необходимо сдѣлать для того, чтобы самъ Аллахъ услышалъ ихъ, сидя у себя высоко-высоко на небѣ. На неистовые крики Мустафы прибѣжали въ кутузку полицейскіе и съ большимъ трудомъ угомонили его опять кулаками. Замолчалъ Мустафа, занявшись растираніемъ избитыхъ и помятыхъ боковъ. Въ головѣ его становилось, съ теченіемъ времени, какъ будто, немножко яснѣе. Но по-прежнему густой туманъ застилалъ всю его душу, носился, переливался, становился то гуще, то рѣже. И въ его просвѣтахъ Мустафа, какъ будто, что то видѣлъ, а въ это же самое время, какъ будто, что то слышалъ. То онъ видѣлъ свой огородъ, по которому бѣгаютъ огромными-огромными стаями все черныя курицы, только черныя. То вмѣсто нихъ показывались какіе то люди, не то имамы, не то полицейскіе. Имамы походили на полицейскихъ, а тѣ были вродѣ какъ самъ султанъ. То отовсюду изъ тумана протягивались къ Мустафѣ чьи то руки, и у всѣхъ у нихъ пальцы были разставлены, и всѣ они словно вотъ-вотъ собирались схватить и ущипнуть Мустафу, и придавить его, и придушить. За этими сотнями когтистыхъ рукъ, то бѣлыхъ, нѣжныхъ и выхоленныхъ, словно у Рустема-паши и у кадія, то грязныхъ и мозолистыхъ, словно у ихъ слугъ покорныхъ, видѣлъ Мустафа какого то жирнаго-жирнаго, огромнаго человѣка. А вокругъ него видитъ онъ цѣлую толпу какихъ то людишекъ тощихъ, претощихъ, похожихъ на костяки, обтянутые человѣческой кожей, изможденныхъ да изморенныхъ, да измученныхъ. Жирный человѣкъ ничего не дѣлаетъ и даже не шевелится, а только сидитъ и пыхтитъ. Пыхтитъ и кушаетъ одно кушанье слаще другого. А тощіе подносятъ ему да подносятъ все новыя и новыя кушанья. А онъ все кушаетъ да кушаетъ. А ему несутъ и еще и еще. А онъ по-прежнему только кушаетъ. И надоѣло, наконецъ, Мустафѣ смотрѣть на этого ненасытнаго обжору. Не выдержалъ Мустафа. И вдругъ пришли ему на память тѣ самыя слова, которыя онъ когда-то слышалъ отъ факира. И онъ во всю глотку закричалъ ихъ:

— Горе такимъ, горе такимъ! На нихъ не благословеніе, а проклятіе Аллаха, потому что Аллаху дороги не нѣкоторые люди, а весь человѣческій родъ!

Лишь только онъ произнесъ эти слова, вдругъ отворилась дверь его каморки, и въ ту же минуту вторглась въ нее цѣлая толпа заптіевъ, а съ ними какой-то бородатый и сѣдовласый человѣкъ, кажется тотъ самый имамъ, котораго когда-то Мустафа слушалъ въ мечети. И правда, то былъ никто иной, какъ имамъ, приходилъ случайно въ этотъ день рано утромъ къ начальнику заптіевъ, просить какой то кулачной помощи въ дѣлахъ вѣры. Имамъ издали услышалъ крики Мустафы, поднялъ руки къ небу и воскликнулъ, выразивъ величайшій ужасъ на лицѣ и показавъ перстомъ на кутузку:

— Тамъ есть люди, которые изрыгаютъ величайшую хулу на Аллаха! И кто смѣетъ говорить, что Аллаху дороги не нѣкоторые люди, а весь человѣческій родъ. Неисповѣдимы пути Аллаха! Онъ зналъ лучше насъ, кому и сколько давать: иному груды золота и серебра, а иному кучи навоза.

— Кто смѣетъ говорить, что Аллахъ такъ дѣлаетъ не по справедливости?

— Это пьяный вонъ тамъ за стѣною кричитъ спросонокъ,— сказалъ имаму одинъ изъ заптіевъ, который давнымъ-давно привыкъ слушать еще и не такія хулы.

— Я слуга Аллаха и блюститель Ислама и Корана. Вы слуги закона и руки, глаза и уши султана. А потому подите и возьмите этого человѣка и тотчасъ же ведите предъ лицо нашего кадія. Пусть онъ сдѣлаетъ съ нимъ именно такъ, какъ повелѣваютъ дѣлать законъ и мудрость.

И схватили заптіи Мустафу и поволокли его опять на судъ кадіевъ. Но прежде, чѣмъ вести его на судъ мудраго судьи, приволокли заптіи еще непротрезвившагося Мустафу къ своему начальнику, и тотъ принялся его допрашивать и разспрашивать. Ударилъ его разъ и сказалъ:

— Это во имя Аллаха!

Ударилъ его другой разъ и прибавилъ:

— Такъ повелѣваетъ Исламъ и Коранъ!

Ударилъ и третій разъ и сказалъ:

— Такъ велитъ дѣлать повелитель правовѣрныхъ султанъ!

Наконецъ ударилъ со всего размаха еще три раза и внушительно объявилъ:

— А вотъ это отъ меня прибавка!

— За что же, и почему ты меня бьешь? — взмолился Мустафа, у котораго сталъ совсѣмъ проходить хмѣль.

— По чему я бью. По спинѣ! А зачѣмъ бью и по какой причинѣ? А затѣмъ что я слуга правды! Знаю, знаю самые вѣрные пути къ ней! Правда теперь скрыта въ твоей душѣ,а ты вотъ, такой-сякой, подѣлиться со мною не хочешь. Ну такъ я къ правдѣ дорогу и безъ тебя найду. Говори, кто тебя подучалъ?

— Что подучалъ? — спросилъ Мустафа, въ недоумѣніи.

Кто тебя подучалъ изрыгать хулу па Аллаха?Великъ Аллахъ, я и не изрыгалъ на него никакой хулы! — воскликнулъ въ недоумѣніи Мустафа.