Воля богов!

Возвращаться смельчак не стал. Поняв, что с Ахиллом ему всё равно не справиться, пастух поднялся на ноги и во все лопатки побежал прочь. Ахилл проводил его смехом, свистом и обидными выкриками.

Вскоре на дороге показалась следующая жертва. Стадо, шедшее навстречу Ахиллу, выглядело на удивление дисциплинированным. Животные шли не толпой, а ровными рядами, многие даже попадали в ногу. Пастух, шествовавший впереди, выглядел как предводитель войска.

Когда выскочивший навстречу Ахилл велел отдать стадо, пастух-предводитель смерил его презрительным взглядом и буркнул сквозь зубы:

— Ваше требование я рассматриваю как неуместную шутку.

Этот надменный тон и презрительный взгляд бесстрашного пастуха сразу вывел Ахилла из себя.

— Шутка! — заорал он. — Я, по-твоему, похож на клоуна?!

Ахилл со всего размаха всадил в наглеца своё чудесное олимпийское копьё, от которого не было спасения. Однако щит, неизвестно откуда появившийся в руке пастуха, был тоже явно не на базаре с рук куплен. Копьё соскользнуло по нему, даже не оставив царапины. И тут же в Ахилла полетело ответное копьё. Вреда неуязвимому герою оно, конечно, не нанесло, но удар был настолько силён, что сбил Ахилла с ног.

— Ах вот ты как! — закричал взбешённый герой, встал на ноги и, схватив копьё обеими руками, отскочил назад, чтобы поразить противника с разбегу.

Он уже сделал первый шаг, как вдруг его остановил знакомый голос:

— Ахилл! Нет!

Между Ахиллом и пастухом, расставив руки в стороны, неизвестно откуда появилась Фетида. Лицо её было гневно и перепугано.

— Не смей! Немедленно извинись! — приказала она и, обернувшись к пастуху, заискивающе залепетала: — Ах, не сердитесь на него, Аполлон Зевсович. Это он по молодости, по незнанию. Он вас обидеть не хотел, это случайно вышло.

— Сын твой? — сверху вниз глядя на Фетиду, спросил Аполлон.

— Да, Аполлон Зевсович, — глупо улыбаясь, ответила та. — Сыночек мой Ахилл. Правда славный мальчик?

— Сыночек! — передразнил её бог. — Детей пороть надо. Хоть иногда.

Сказав это, он отвернулся от застывшей в поклоне Фетиды, задрал нос и прошествовал мимо Ахилла, небрежно зацепив его плечом.

Фетида подняла голову и уже без всякой улыбки злобно посмотрела на сына.

— Что же это ты, оболтус, вытворяешь?! — сквозь зубы прошипела она. — Мало тебе было, что ты детям богов проходу не давал, так теперь уже и за самих богов взялся!

Раздосадованный Ахилл с размаху бросил копьё на землю.

— Да что ж они мне всё время попадаются! — закричал он. — Может, мне и того пастуха, которому я только что тут уши надрал, тоже с миром отпустить надо было?

— Надо было! — рявкнула в ответ Фетида. — Хорошо хоть, что ты ему никакого вреда не причинил. Это был Эней, сын Афродиты.

— О боги! — воскликнул Ахилл. — Что ж, мне теперь вообще никого не трогать?

— Да, никого не трогать! Для чего ты вообще сюда припёрся? Какое твоё дело до этой войны? У тебя жену увели? Или, может быть, Менелай с Агамемноном твои лучшие друзья? Своей женой не обзавёлся, а за чужую в драку лезешь! Тебя всё это каким боком касается?

— Мама! Да что ж ты такое говоришь! — возмутился Ахилл. — Представь, что будет, если все станут так рассуждать: «Это меня не касается, это не моё дело»!

— Что будет? Мир на земле будет! Вот что будет!

Фетида сказала это сгоряча, не сообразив, насколько аморально её суждение. Всякий ведь знает, что зло в мире от равнодушия. Дерутся двое — равнодушные люди проходят, посторонившись, мимо, а тот, кому до всего есть дело, для кого правда и справедливость превыше всего, непременно бросится на защиту слабого. А другой, такой же справедливый и благородный, бросится помочь тому, кого бьют уже двое. Другие правдолюбцы набегут, и вот уже пошла улица на улицу, уже люди за ножи похватались, уже первая кровь потекла. А те двое, с кого драка началась, помирившись, стоят в стороне и не понимают, чего это все дерутся.

Если бы все были равнодушными, то не было бы и истории. Читали бы мы в учебниках, как один царь хотел пойти на другого войной, но всё сорвалось из-за того, что никто не захотел встревать в чужую ссору. А не было бы истории — не было бы и прогресса. Не изобрели бы люди ни щита, ни меча, ни танка, ни пулемёта, а значит, не открыли бы ни стали, ни пороха, ни реактивного двигателя, ни атомного распада. Были бы мы до сих пор дикарями и жили бы в пещерах, охотились бы на мамонтов каменными топорами: мамонта-то и каменным топором завалить можно, а вот на людей надо ходить с более совершенным оружием.

А то иной раз сунут два вора одновременно руки в чужой карман, схватят друг друга, сцепятся — и уже со всех сторон неравнодушные люди бегут, чтобы одного вора защитить от другого. Один кричит: «Держи вора!», другой: «Доколе!», третий: «Не потерпим!». И вот уже все люди поднялись на святую войну. Ведут одни воры людей на других воров, а люди за них друг друга убивают. Брат на брата идёт за то, что брат воров поддерживает. И все вместе бьют равнодушных, которые хотят спокойно жить, в то время как все честные люди убивают друг друга.