Воля к истине - по ту сторону знания, власти и сексуальности

18 Текст "Введения" (его полное название - "Генезис и структура {i}Антропологии Канта{/i}"{i}){/i} изобилует выпадами против современной философии, пытающейся обосновать своего рода "антропологию" - антропологию, понятное дело, в смысле Гуссерля, Сартра и Мерло-Понти, а не Леви-Стросса. На самой защите Фуко скажет, что эта работа есть попытка поставить некоторые общие вопросы о возможности философской антропологии. В не меньшей степени полемической книгой являются {i}Слова и вещи;{/i} некоторые исследователи считают даже, что это прежде всего "воинствующая" - по своему философскому содержанию - книга. Действительно, появившись на свет тогда, когда феноменология во Франции чувствовала себя еще очень уверенно, эта книга, во многом черпающая вдохновение в полемике с мыслью Гуссерля и, особенно, с той интерпретацией, которую последняя получила у Мерло-Понти, воспринималась нестолько как "проба нового метода, сколько как агрессия". И это - притом, что места, содержащие прямые нападки на Сартра, из окончательного текста были самим Фуко изъяты. "Разрыв"? Несомненно. "Введение" к кантовской {i}Антропологии{/i} и, тем более. {i}Слов{/i}" {i}и веши{/i} знаменуют собой явный {i}разрыв с традицией{/i} европейской философской мысли. Однако, если это и "разрыв", то в случае Фуко - прежде всего с самим собой. Ибо, как мы видели, влияние феноменологии на Фуко - и главным образом как раз в версии {i}Мерло-Понти-{/i} было чрезвычайно сильным. Отголоски его мы находим даже и здесь. Одна из глав {i}Слов и веш/й{/i} называется "Проза мира". Фуко отказался от первоначального намерения назвать так книгу в целом именно для того, чтобы уйти от слишком явного указания на влияние Мерло-Понти мыслителя, которого он чрезвычайно ценил, в архиве которого работал и посмертно опубликованную в 1969 году книгу которого с тем же названием он, безусловно, хорошо знал еще до ее публикации.

{i}420{/i}

тие, - пишет Фуко на последних страницах "Введения",- могло бы быть понято как точка остановки, поставленная наконец разрастанию этого вопрошания о человеке. Смерть Бога - разве не обнаруживает она себя в жесте, вдвойне убийственном, который, кладя конец абсолюту, является в то же время убийцей и самого человека. Поскольку человек - в своей конечности неотделим от бесконечного, отрицанием и, одновременно, провозвестником которого он является. Именно в смерти человека и исполняется смерть Бога" ("Introduction a {i}l'Anthropologie...{/i}", рр.126-128).

Не менее впечатляющие изменения обнаруживаются и при сопоставлении {i}Душевной болезни и личности{/i} (1954) с ее переизданием 1962 года (под названием {i}Душевная болезнь и психология){/i} и с появившейся на год раньше {i}Историей безумия.{/i} В чрезвычайно интересном и детальном анализе этих работ ("К истокам {i}Истории безумия:{/i} поправка и ее границы", 1986) {i}Пьер Машре{/i} справедливо отмечает, что понимание пути, который проделала мысль Фуко, будет неполным без обращения к самому началу - к этой ранней и, прямо сказать, впоследствии нелюбимой им самим книге. Обращают на себя внимание сильная марксистская окрашенность того подхода к феноменам "душевной болезни", который Фуко реализует в работе 1954 года, и его попытка искать в учении И.Павлова позитивное решение проблемы "взаимоотношения человека и его среды". При этом резкой критике подвергаются как психо

{i}421{/i}

анализ (за неучет этого "взаимоотношения"), так и феноменологический подход к пониманию отношения между "болезнями тела" и "болезнями духа" (имеется в виду прежде всего учение {i}Курта Гольдштейна).{/i}

Во втором издании от попытки {i}таким{/i} образом учитывать "внешние измерения субъективности" не останется и следа: исчезает глава, целиком посвященная Павлову, нет уже и речи об экономике как определяющем факторе общественных отношений; отказывается Фуко и от того, чтобы говорить о "душевных расстройствах", об "ума-лишении" ("alienation") в терминах "возбуждения" и "торможения"19.

Удивительно, что {i}Душевная болезнь и личность{/i} и "Введение" к Бинсвангеру писались в одно и то же время. Трудно представить себе два в большей степени различ

_____________