Воля к смыслу

Спустя месяцы, в течение которых пациентка плодотворно работала и во время которых всего несколько раз посетила терапевта, она сообщила: «Н. Н. [известный художественный критик] посмотрел десять моих картин и об одной из них сказал, что это лучшее из того, что я когда-либо рисовала. Он сказал, что эти картины носят очень личный характер, что «они представляют собой настоящее искусство, что эти картины гораздо сильнее и индивидуальное прежних, что в них есть глубина, которой не было раньше. Они написаны в независимой манере, оригинальны и честны; только в отдельных местах проглядывают пережитки натурализма». Если во время первых недель терапии у меня было всего несколько творческих «вспышек» и регулярная работа была невозможна, то сейчас я работаю систематически; работоспособность моя стабилизировалась, ко мне вернулось то просветленное состояние, которое было характерно для меня до войны, — я испытываю его безо всякого транса. Все навыки восстановились, и я с чистой совестью могу сказать, что лечение можно считать успешно завершенным. Только сейчас, когда я столкнулась с серьезными трудностями внешнего характера, я вижу, насколько успешным было лечение. Я больше не отчаиваюсь, если кому-то не нравлюсь, не ненавижу, не испытываю страха и не протестую, даже когда остаюсь одна и знаю, что никто мне не поможет... Я многое воспринимаю как испытание и стараюсь переносить это достойно. Сам Бог — пусть это звучит самонадеянно — наблюдает за мной. Я чувствую, что пережитое пошло мне на пользу. Я начала понимать, что лечение последовательно устраняло то, что мешало мне работать, пока я полностью не освободилась от этого. Лучшее из того, что можно было надеяться получить, дала мне терапия».

Несмотря на почти патологическую самокритичность, пациентке нравились ее последние работы. Она вновь почувствовала себя состоятельной. Время от времени она делала упражнения на расслабление, используя следующую формулу самовнушения: «Все, что высвобождается, — мои наиболее личные переживания цвета и формы — становятся осознанными, и я могу перенести их на холст».

Теперь, когда пациентка снова смогла работать, ее стала беспокоить другая проблема, до сих пор не проявлявшая себя. Потребовалось продолжить логотерапию. Образно говоря, если до сих пор логотерапия помогала рождению художницы в пациентке, то теперь логотерапия должна была способствовать возрождению ее духа. С помощью логотерапии предстояло проявить и помочь решить те религиозные проблемы, которые спонтанно возникли у пациентки в этот период.

Вот отрывок из записей пациентки, относящихся к данному периоду: «Сегодня на рассвете, после глубокого сна, я неожиданно проснулась. Пришла мысль: Бог ставит меня на колени. Я снова почувствовала всю тяжесть потери своего мужа и осознала, как страшно мне его не хватает. Я, конечно, догадывалась об этом, но только сейчас меня охватило раскаяние. Сегодня Бог пробудил меня. Утром я пришла во францисканскую церковь... Я не буду рассказывать о том, что случилось со мной в течение этого часа, скажу только, что четыре года назад, получив сообщение о смерти своего мужа на войне, я также пошла в эту церковь. Тогда я горячо молилась, желая умереть. Сегодня я хотела жить! Столько предстояло искупить!»

Много недель спустя пациентка сделала следующую запись в своем дневнике: «Я безуспешно пытаюсь понять, в чем заключается скрытая вина, которую я в эти годы смутно ощущала, но не могла проявить для себя. Все это время я не могла позволить себе никакой веры (вера, особенно в Бога, бессильна без мира в душе и благоволения). Что я делала? Почему наказывала себя? Я должна была понять это». Таким образом пациентка считала, что сама закрыла себе путь к вере. Доктор посоветовал ей делать упражнения с использованием следующей формулы самовнушения: «сегодня во сне я узнаю, в чем состоит моя вина». Но пациентке ничего не приснилось. Однако стоит отметить, что в то же время и на том же листе бумаги она попросила доктора проинтерпретировать старое, со времен войны запомнившееся ей сновидение, которое до сих пор «сильно беспокоило» ее. Вспоминается хорошо известный и достаточно важный совет Фрейда, который состоит в том, чтобы психологически оценивать детские воспоминания, независимо от того, имели ли они место на самом деле, или же представляли собой лишь проекцию в прошлое бессознательного. В этом смысле для терапевта не имело значения то, что сновидение, беспокоившее ее, пришло в бессознательное пациентки не в качестве желаемого ответа на задаваемый вопрос. Аналитическое значение этого состояло в том, что об этом старом сновидении терапевт узнал в связи с наболевшим вопросом пациентки.