– Нет, это не фатализм, – сказал граф, имевший способность, которую Артемий знал и любил в нем, отвечать во время разговора не только на слова, но и на мысли своего собеседника. – Нет, это не фатализм. Фатализм был бы в том случае, если б человеку при его рождении заранее определялась судьба, отступить от которой он не имеет возможности, как верят магометане… На самом деле человек вполне способен сделать из своей жизни все, что вздумает, но высший, всеведущий разум предвидит заранее его деяния. Вот и все. Если бы кто-нибудь сказал про вас, когда вы вдались в свою алхимию, что вы сойдете с ума, потому что вы на пути к тому, и вы действительно лишились бы рассудка – значило бы это, что вы лишились рассудка потому именно, что про вас сказали так?.. Нет. Но про вас сказали так потому, что вы стояли на пути к сумасшествию. Справедливость не есть то, чего желает Господь, но Господь желает только того, что есть справедливость.
Пробыв в Кенигсберге два месяца, граф Сен-Жермен простился со своими новыми друзьями. Он сделал все, что ему нужно было сделать тут, и ехал обратно в Париж.
Граф всегда путешествовал один, и никто не знал, каким образом совершаются эти его значительные путешествия, с одного места в другое, но никогда он не пропустил назначенного им срока и никогда не бывал в дороге дольше, чем нужно было для самого скорого переезда.
И на этот раз Сен-Жермен явился в Париж ровно через столько времени, которое оказалось необходимым, чтобы его карета, нигде не останавливаясь, проехала от Кенигсберга до столицы Франции, словно ни неприятельской армии, ни дорожных случайностей, ни дорожных преград для него вовсе не существовало.
В Париж он приехал в двенадцать часов, а в половине первого сидел уже в гостиной принцессы Цербстской, без тени усталости в лице, веселый, разодетый, блестя бриллиантами и кружевами, как будто часа три, по крайней мере, был уже занят сегодня своим туалетом.
– И неужели, граф, – сказала принцесса, обрадованная его приездом, – только что кончив свое длинное путешествие, вы чувствуете себя так же хорошо и бодро, как мы, другие, не можем себя чувствовать даже после вечера или бала, проведенного накануне?
– Как видите, принцесса.
– Ну, я очень рада видеть вас. Хотите знать парижские новости? Я сейчас расскажу их вам.
– Главная из них, принцесса, – та, что маркиз Шуазель занял пост министра иностранных дел?
– Вы знаете это?
– Я думаю, и другие, менее важные, тоже известны мне. Вы, конечно, знаете последний разговор маркизы?
Принцесса раскрыла большие глаза.
– Какой разговор? – спросила она.
И граф с обычною своею спокойною улыбкою стал рассказывать ей весь разговор, которого она, будучи все время в Париже, не знала еще.
– Ну, я вижу, что вам не только известно то, что и мне, но даже больше, – протянула она. – Положительно вы – необыкновенный человек!..
– Разве так необыкновенно – знать, что случается в столице мира, как называют Париж? – ответил граф.
– Нет, но оно, конечно, досадно… Я думала сама удивить вас… Впрочем, у меня есть для вас вещь, которая, может быть, поразит вас… Помните, бумага, которую вы мне дали пред вашим отъездом в ложе в театре?..
– Я никогда ничего не забываю, принцесса.
– Да, ее должен был подписать этот богач, старая развалина, маркиз Каулуччи. Так вы просили?..
– И он подписал ее?
– Вы и это знаете?
– Нет, принцесса, но только предполагаю. Это зависело от вас, а я уверен, что если вы пожелаете, то все будет так, как вы захотите.
– На этот раз ваша любезность справедлива, граф, бумага подписана. Маркиз Каулуччи давал нам бал, он действительно ведет в Париже широкую жизнь… Он должен быть страшно богат! – и, говоря это, принцесса встала со своего места, подошла к письменному столику со шкафиками розового, дорогого, с инкрустациями, дерева, достала оттуда сложенную бумагу и протянула ее графу. – Вот она, и надпись маркиза красуется на ней, – добавила она. – Довольны ли вы мной, граф?
– Я не знаю, как благодарить вашу светлость, тем более, что случилось то, что я предполагал, – сам бы я не мог добиться этого.
– А что?
– Маркиз Каулуччи сегодня умер в ночь.
Принцесса остановилась, пораженная. Это была уже вторая новость, которую ей сообщал этот только что приехавший в Париж человек.
– Ах, это ужасно! – проговорила она. – Я его видела только вчера.
И она грустно задумалась, ощущая то особенно неприятное чувство, которое испытывает человек при известии о внезапной смерти кого-нибудь, с кем говорил и кого видел накануне.
Граф заметил это ощущение и, чтобы отвлечь его, спросил принцессу, каким образом была подписана бумага.
– Вы мне столько оказали услуг, граф, что мне было приятно постараться исполнить вашу просьбу, и я ее исполнила, – ответила она. – Как? Не все ли вам равно… Случай помог мне… вот и все. Но какой случай – пусть останется моей тайной…
Граф не расспрашивал дальше. Он умел уважать чужие тайны.
Часть третья
I. Давнишние приятели