Воля судьбы

Артемий не заставил повторить приглашение. Он скинул мундир, засучил рукава и, ощущая освежающее прикосновение студеной воды, с удовольствием опустил в нее руки и стал плескать себе в лицо.

В дверь просунулась бородая голова дворника.

– Ваше благородие, барин милый, с лошадкой-то вашей что-то неладное, – сказал он Артемию.

Тот, нагнувшись над тазом, приподнял голову и обернулся к двери.

– Я говорю, лошадка ваша… того… – повторил дворник.

– Что «того?» – нетерпеливо спросил Артемий и, видимо, беспокоясь о лошади, схватил ручник и, утираясь на ходу, пошел, как был, в одном камзоле, смотреть, что сделалось с нею.

Торичиоли остался в избе один.

Его сильно занимало, зачем Артемий, молодой офицер, человек военный, едет к пьемонтцу Одару, управляющему собственной мызой императрицы. Объяснение относительно доктора казалось ему подозрительным.

Брошенный на скамейку мундир Артемия сильно соблазнял его. Несколько секунд он просидел в нерешимости. Артемий медлил возращением. Торичиоли встал и на цыпочках, точно его движения могли быть слышны там, на дворе, подкрался к скамейке. Осторожно, двумя пальцами приподнял он мундир и, перевернув его, бросил так, что левый рукав высунулся наружу. Потом он прислушался, не идут ли назад в избу. Ему послышались шаги. Он отскочил назад, подошел к двери и, приотворив ее, заглянул на двор.

На противоположной стороне двора, под навесом стоял у лошади Артемий с дворником и что-то объяснял ему. Чухонец-работник тащил охапку сена. Видимо, все были заняты.

Торичиоли закрыл дверь, быстро вернулся к скамейке, ощупал обшлаг у рукава (там ясно чуствовалась бумага) и, не теряя ни минуты, отстегнул пуговицы обшлага. Бумага, лежавшая там, оказалась вовсе не письмом. Это был сложенный вчетверо лист.

«Впрочем, – мелькнуло у Торичиоли, – если б тут было что-нибудь важное, он не оставил бы мундира».

Был один миг – он хотел сунуть бумагу обратно, боясь, что сейчас придут… Но он держал ее в руках, и любопытство превозмогло.

Торичиоли развернул бумагу, на ней стоял длинный ряд фамилий, одних фамилий с поименованием полков – и только. Но этого «и только» было больше, чем довольно, для Торичиоли. Он сразу понял, в чем дело.

Одар – управляющий императрицы; офицер везет к нему список военных из разных полков. Недаром, значит, доносили в канцелярию о недовольстве в гвардии. Вот оно что!.. теперь все ясно. А главное, ясно, что в этом списке заключается целое состояние, целое богатство в виде награды тому, кто сумеет воспользоваться им.

И Торичиоли, сунув бумагу к себе в карман, трясущимися от волнения пальцами стал застегивать обшлаг.

XIII. Несчастье

Когда Артемий вернулся в избу, Торичиоли, как ни в чем не бывало, сидел на своем месте у стола и равнодушно смотрел в окно.

– Ну, что ваша лошадь? – спросил он, как будто и в самом деле интересовался лошадью, а не тем, чтобы поскорее уехал Артемий.

– Ничего, пустяки, – ответил тот, – она устала и дрожит; я велел обтереть ее водкой, и на ней хоть сейчас можно будет ехать дальше.

– Так, значит, вы едете?

– Да, я думаю, – и, говоря это, Артемий поспешно надел мундир, простился с Торичиоли и вышел из горницы.

– Передайте, пожалуйста, Одару, что я, по всей вероятности, уж не попаду к нему сегодня, – сказал вслед ему итальянец.

Через некторое время он с облегченным сердцем увидел в окно, как Артемий верхом выехал из ворот и как потом по дороге заклубилась пыль под ногами его лошади.

Артемий ехал и все думал об Ольге. Что сделалось с нею, отчего она была такая? Комедию она играть не могла, но и не могла она забыть в самом деле все, что было между ними, – так забыть, чтобы в ней и следа не оставалось; а между тем только при таком условии могла она вести себя так. Но что же это значило?

И Артемий в сотый раз и на сотый лад перебирал все обстоятельства, все причины, в силу которых можно было объяснить поведение Ольги, но ни одна из этих причин не выдерживала мало-мальски серьезного обсуждения и сейчас же рушилась сама собою.

Артемий терялся в догадках и не мог найти выход из этого лабиринта.

«Посоветоваться разве с графом? – пришло ему в голову. – Рассказать ему?»

Но и эту мысль, на которой он остановился было в первую минуту с удовольствием, тотчас же отогнал. Ему показалось не только неудобным, но совершенно неуместным лезть теперь со своим чисто личным делом в то время, когда они общими силами работали над другим, более важным – конечно, не для Артемия, но для всех их – делом.

«Да, потом, потом, – повторял он себе, – потом, когда все устроится, тогда…»

Но тогда Ольга, вероятно, уже уедет?..

«Ах, Боже мой! Что же делать, что делать тут?» – уже почти с отчаянием думал Артемий, подъезжая к мызе.

Он застал графа в одежде, парике и очках Одара; он сидел у себя за письменным столом первой комнаты и занимался, по-видимому, счетами и книгами по хозяйству.

– Привезли? – обернулся он к Артемию, видя, что тот отстегивает обшлаг.

– Да, привез, – ответил Артемий и вдруг изменился в лице.

Отстегнув пуговицы, он запустил за обшлаг руку. Там бумаги не было.