Воля вольная

Когда тягач с лязганьем и скрежетом вывалился из-за скалы, Тихий с Гнидюком, выпив и закусив, раскрасневшиеся и довольные, садились в уазик... Гнидюк со своей стороны машины что-то громко рассказывал и сам же смеялся, и Тихий первым сначала услышал, но тут же и увидел тягач. Он замер у дверцы, только рука, успевшая схватиться за руль, машинально сжалась, не зная, куда деваться. Гнидюк с неожиданной прытью отскочил в кусты. Одна фуражка осталась на дороге.

У самого бампера уазика замер вездеход. Заюзил вперед и боком по грязи, клюнул сильно вперед, с лязганьм осел и заглох. Степан ударился плечом, чуть не высадил башкой боковое стекло, отер кровь с вздувшейся на лбу шишки и нашарил замок зажигания. Он только теперь понял, что не проехать было, но недовольства не показал, а завелся и стал сдавать назад. И тут Гнидюк выскочил из кустов, матерясь много и суетливо, на ходу подбирая шапку с земли... кобуру расстегивал зачем-то.

— Как... посмел?! Кто такой?! — Майор, сам, видно, не очень понимая, что орет, прямо из штанов выпрыгивал.

Кобяков, отъехав, остановился, хмуро глядя на начальников. Тихий узнал его и стал садиться за руль, чтобы уступить дорогу. Гнидюк же, видя, что водитель испугался, чуть не сбив начальника милиции, схватился за рукоятку дверцы. Лица Степанова он не видел из-за бликов на стекле. Дверца не поддавалась, наконец, распахнул ее.

Степан смотрел на него, прямо и не мигая, и Гнидюк потерялся. Немного таких взглядов встречал он в своей жизни.

— Чего везешь? — само собой выскочило у него изо рта, а пистолет, застрявший было на полпути, вылез наружу. И это, как потом вспоминал Тихий, была его первая ошибка.

И может быть, все как-нибудь и рассосалось, если бы Гнидюк совсем уж не наступил на грабли. Боясь смотреть в глаза Степану, он отступил пару шагов, неожиданно ловко заскочил на гусеницу и стал задирать тент с ящиков, привязанных за кабиной. Так в поселке никто бы не сделал, ни один самый последний мент.

Кобяков понял, что его принимают, он еще не знал почему, вообще все непонятно было. Вспыхнули только в мозгу недобрые усмешечки Васьки Семихватского, что они все равно его накроют. Кровь ударила Степану в голову.

— Иди отсюда, падло! — Голос Кобякова только казался спокойным. В руках с громким и страшным щелчком соскочил с предохранителя короткий кавалерийский карабин.

Тихий, не ждавший ничего такого, спокойно сел за руль, нащупывал ключ по карманам. Но тут увидел Гнидюка, делавшего «руки вверх» с «макаровым» над головой, потом Кобяка, поднявшегося из люка тягача с карабином в руках... Он подумал, не выйти ли, но сначала решил отъехать. И только когда увидел, что Гнидюк, трусливо наклонившись, бросил пистолет себе под ноги, вывалился из уазика и двинулся к вездеходу.

— Кобяк, что такое? — Александр Михайлович даже и теперь не собирался особенно качать права.

— И ты давай! — Глаза у Кобяка были совсем нехорошие. Небритые щеки в неровных бурых пятнах...

— Ты что, сука, ты... — Лицо подполковника начало багроветь. Нижняя челюсть полезла вперед, как у бульдога.

Пуля взорвалась у ног начальника милиции, обдав грязью его большую фигуру. По лицу поползли серые капли, а белая парадная рубашка взялась мелкой крапинкой. Гром выстрела вольно летел по тайге.

— Бросай! — Ствол карабина поднялся в грудь начальнику.

Тихий, так ничего и не поняв, нахмурился, выдернул «макарова» из кобуры и бросил. Подумал еще, что все равно не заряженный.

Два вороненых табельных пистолета лежали в луже. Лицо Тихого было хмурое, грязное и слегка растерянное, он забыл уже, когда бывал в таких ситуациях, может, и никогда. Гнидюк развел и приподнял руки, вжал голову в плечи и медленно пятился за спину начальника.

Кобяков, не глядя на ментов, опустился в люк, бросил карабин на сиденье и надавил на рычаги. Танкетка взревела, пустила синюю вонючую струю. Сначала левая гусеница смачно вдавила «макаровых» в грязь, а потом тонны могучего железа ударили в радиатор уазика. Мотор взревел. Уазик, освобождая дорогу, заскользил боком и покатился по грязи к обочине, уперся на секунду в тонкую листвяшку, сломал ее и неторопливо завалился по кустам жимолости на склон сопки, круша нетолстые деревья. То колеса растерянно взлетали, то синяя, покореженная крыша.

Тихий с серым лицом сидел на поваленной лиственнице, из-за которой все и получилось, и старался не смотреть на Гнидюка. Таблетку зачем-то достал, хотя ничего не болело. Скулы сводило от злости на этого мудака. Наконец не выдержал:

— Ты, сука, куда полез? — прорычал сквозь таблетку, потом и вовсе ее выплюнул и поднял тяжелый взгляд на майора.

Тот, совсем ничего не понимая из случившегося, напряженно выковыривал палкой «макаровых». Всем видом показывая, как они глубоко ушли в грязь и как ему трудно.

— А?!! — рявкнул Тихий, и Гнидюк, невольно отшатнувшись, встал.