Волк

Марк воззрился на Изэль. Лицо черноволосой застыло в торжественной сосредоточенности, не позволяя выяснить, что происходит. Вертолет уже шел над центром города. В свете заката металлическая паутина над крышами отливала зловещей киноварью. Складывалось впечатление, что по трубам, вдруг обретшим прозрачность, струится темная венозная кровь. Глубокие тени залегли в ущельях улиц, превращая город в мрачный лабиринт, наполненный жизнью: смутной и тревожной.

Впрочем, в скором времени город остался позади. Косые лучи солнца превращали колосья на полях в языки пламени. Казалось, вызванный Змеем пожар добрался и сюда. Когда впереди возникла громада пирамиды, Марк не слишком удивился. С того момента, как вертолет сменил курс, он подспудно ожидал чего-то подобного.

Это был не новодел. Родную сестру этой старухи-пирамиды Марк видел под шелухой, вломившись в галлюцинативный комплекс Жгуна. Растрескавшийся древний камень, тяжкие плети лиан и вьюнков, скрывающие под собой полустертую резьбу… Свет солнца бил точно в прямоугольник входного проема, с неправдоподобной отчетливостью высвечивая мельчайшие неровности на шершавой поверхности стен. Шагах в десяти от входа тьма сгущалась, становясь почти осязаемой. Плотный клубок мрака закупоривал проход, преградив незваным гостям путь в недра пирамиды.

Марк рефлекторно дёрнулся, когда охранники завели ему руки за спину. Вырываться было бесполезно, но тело реагировало само, не желая внимать доводам конформиста-рассудка. Запястья стянула грубая веревка. Без лишних церемоний Марка толкнули в спину:

«Давай, пошел!»

Изэль осталась в вертолете. Отсутствие черноволосой вынуждало Марка нервничать больше обычного. Сулланский синдром, подумал он. Заложники влюбляются в террористов, заключенные испытывают болезненную тягу к надзирателям. Отставить! Украдкой он покосился на конвоиров — и обнаружил на лицах громил знакомое выражение: строгая торжественность. И то хлеб: по крайней мере, ботва не вызывает таких эмоций. Вырезать сердце унтер-центуриону Кнуту можно было и в центре, как это проделали с центурионом Скоком.

У входа конвоиры — в первый миг Марк не поверил своим глазам! — зажгли смоляные факелы. Вот вам, господа, и цивилизованные энергеты, строители орбитальных лайб! Не дикость ли? Рваное пламя факелов гудело и потрескивало, быстро разгораясь. Его будто нарочно раздувал зябкий сквозняк: возникнув в глубинах пирамиды, ветер с терпеливым упорством дул навстречу пришельцам. Отсветы факелов плясали по стенам, заставляя клубящуюся тьму с неохотой отступать. Мрак подземелья корчился в конвульсиях, рождая движение теней. Шаги гулко отдавались под древними сводами, эхо дробилось и множилось, превращая людей в призрачную центурию, идущую «не в ногу».

Впереди возникла развилка. Марк замешкался, и его подтолкнули вправо — конвоирам, в отличие от пленника, путь был известен. Коридор пошел под уклон. Шаги зазвучали глуше, эхо исчезло. На стенах начали попадаться грубые барельефы, но Марк не успевал их рассмотреть. Он старался запомнить дорогу, привычно выстраивая в голове схему. Это помогало отвлечься от дурных мыслей.

Проход опасно сузился. Не будь запястья связаны за спиной, Марк мог бы, раскинув руки, легко коснуться пальцами стен. Потолок опустился ниже. Марк едва не задевал его макушкой. Двое особо рослых стражей горбились, втягивали затылки в плечи. Учитывая странноватую форму астланских черепов, это выглядело комично: страусиное яйцо, вросшее в могучий постамент. Минута, другая, и стены внезапно расступились. Взгляду открылась пятиугольная камера семи шагов в поперечнике.

Тупик. Конец путешествия.

Вставив факелы в бронзовые, покрытые зеленым налетом кольца, конвоиры обступили пленника. Один зашел сзади. Марк вывернул шею, желая посмотреть, что он там делает, и ощутил, что руки свободны. Точным движением ножа охранник перерезал веревки на запястьях. Свобода пьянила, мешала рассуждать трезво. Марк подавил инстинктивный порыв: броситься врукопашную, а там будь, что будет! Он трезво оценивал свои силы. С конвоем ему не справиться.

«Раздевайся!» — жестами показал охранник.

Помедлив, Марк подчинился. Стащил с себя оранжевую куртку, с подчеркнутой аккуратностью сложил у стены.

«Штаны тоже…»

Когда сукин сын потребовал снять и подштанники, Марк озверел. Извращенцы грёбаные! Обезьяны! Удар в пах охранник проморгал. С натужным сипением детина сложился пополам, но развить успех Марку не дали. Навалились, скрутили, притиснули к стене. Очень скоро руки и ноги пленника оказались привязаны к таким же кольцам из бронзы, как те, в которые вставили факелы, только расположенным ниже.

Отдышавшись, битый конвоир что-то сказал остальным — и скрылся в узком проходе. Вернулся он с плетеным коробом и коротким копьем подмышкой. Наконечник копья отблескивал черными сколами. «Почему не нож? — борясь с паникой, подступающей к горлу, удивился Марк. — Или нож в коробе?» Нет, из короба, вместо ножа, конвоир извлек дюжину каменных флаконов и примитивную кисть.

Краски?