Волк и конь

Бранвен оказалась права, говоря, что после разгрома Утреда, войско Харальда окажется самой влиятельной силой в обескровленной Альбе — и никто не посмел возразить, когда норманны высадились в Эдинбурге, объявив своего ярла королем Альбы. Свою роль сыграла и Бравнен, напомнившая, что Харальд был союзником Утреда и что она готова выйти за него замуж. Сопротивление поднялось чуть позже, когда захватчики показали свое истинное лицо: несколько скоттских и пиктских кланов подняли мятеж, но были жестоко подавлены, их главы казнены, земли розданы вождям северян, а сервов обложили тяжкой данью. Несколько жестоких рейдов по побережью окончательно подавили всякую волю к сопротивлению: последние не сдавшиеся пикты и скотты, бросая все, уходили в горы. Все острова вокруг Альбы также обсели норманны, а из-за моря являлись все новые драккары, полные охотников до чужого добра, чужих земель и чужих женщин.

Бранвен недолго заблуждалась считая свою судьбу хоть в чем-то отличной от судьбы собственной страны. В их брачную ночь с Харальдом, супруг оказался неожиданно груб, терзая ее, словно дикий зверь, в своей скотской похоти. Он и брал ее сзади, как животное, навалившись на женщину всем телом и жестко лапая ее грудь своими грубыми руками. Уже после, когда Бранвен лежала на устеленном волчьими шкурами ложе, пытаясь прийти в себя после грубого соития и потирая оставшиеся на коже синяки и кровоподтеки, дверь вдруг открылась и в королевскую спальню вошли трое ульфхаднов — в безрукавках из волчьего меха, наброшенных на голое тело, таких же меховых штанах и совершенно босых. Поймав похотливый взгляд одного «людей-волков» Бранвен шарахнулась к стене, прижимая к груди волчью шкуру.

— Харальд, что это?! Зачем они здесь! Это ведь наша спальня, пусть идут вон!

— Тебе не стоит так кричать, — лениво протянул Харальд, вставая с ложа и натягивая штаны, — и будь повежливей с ними — может, тогда они будут поласковей с тобой.

— Что? Я твоя жена!

— Да, — кивнул Харальд, — но они мои побратимы, люди-волки. Кровь, что мы смешивали принося клятвы друг другу, создает узы сильнее любых обетов вашей церкви. Каждый из них, не задумываясь, умрет за меня — и поэтому мне ничего не жалко для своих побратимов. Ни моего золота, ни моих женщин...

— Но ведь ты клялся и мне!- крикнула Бранвен, — или ты не мужчина, что отдаешь свою жену этим животным! Это против законов не только Христа, но и всех ваших богов!

Харальд продолжал одеваться и Бранвен, забывшись, схватила его за руку — и тут же получила смачную оплеуху, отбросившую ее к стене.

— Глупая баба, — скучающе проронил Харальд, — что ты можешь знать о нашей вере, если не понимаешь даже своей? Ты думала, что я принял Христа из выгоды, чтобы обмануть твоего дохлого муженька? Или потому, что — ха-ха, — поверил во всю эту чушь про любовь к ближнему и прощению врагов? Я отверг Одина, когда он выказал благоволение наглой девчонке, а не воину вроде меня — и тогда же я присягнул величайшему врагу богов и людей. Твоего Христа, что был распят и сходил в ад, что призывал быть мудрыми, как змеи, мы зовем Локи — Великим Обманщиком, что висит распятым в подземной пещере, пока змея капает ядом на его лицо — и этот же яд льется в сердца тех, кто отказался от веры отцов. Сын Локи — Фенрир, Могильный Волк, что в конце времен пожрет Одина, — именно его я взял своим покровителем. Кто-то в Альбе может верить в Христа, кто-то в Одина и Тора, но настоящим владыкой здесь станет Фенрир — и ты, как и все здесь, узнаешь, каковы ЕГО законы. А пока мои волки будут учить тебя новым правилам я навещу Эльсвиту, дочь тэна Этельреда: кажется, она не прочь лучше познакомиться с новым королем.

Он накинул на плечи алый плащ и вышел из спальни, не обернувшись на жалобные крики королевы Альбы, забившейся в похотливых лапах «людей-волков».

Редвальд, сбросив с плеч плащ, шагнул в дымящуюся паром купальню, и улегся, чувствуя, как целебные воды согревают тело. Позади остались месяцы напряженной работы, подавления мятежей и мелких стычек на новой границе между франками и тюрингами. Сейчас же император мог себе позволить несколько расслабиться в своей новой резиденции в Аахене.

— Могучий владыка почивает на лаврах? — раздался над его головой насмешливый голос , - тебе не кажется, что тут слишком много места?