Волк и семеро козлов

Следственный изолятор был построен и оборудован в классическом стиле: здесь не было закрытых лестничных шахт, все переходы с этажа на этаж открытые, железные, гремящие, на каждом шагу – решетчатые шлюзы и защитные металлические сетки. Ролана вели по переходу нижнего этажа, и, посматривая наверх, он видел надзирателей, наблюдающих за камерами. А еще он заметил баландера в белом халате, слышал, как тот катит свою тележку, как открываются кормушки в дверях камер. Время еще раннее, в изоляторе только завтрак. Но у него что-то не было аппетита. Ролана подташнивало и даже знобило: похоже, поднялась температура.

Глава седьмая

Санчасть занимала свободное пространство в дальнем конце первого этажа тюремного блока. Палаты, ординаторская, процедурная – все это хозяйство представляло собой решетчатые клетки, один ряд которых отделялся от другого узким переходом с прозрачными, но крепкими перемычками. Правда, ординаторская от посторонних взглядов была защищена гипсокартонными плитами – и Ролану вскоре стало ясно, почему. Врачом была женщина, причем довольно-таки симпатичная. Было в ней что-то грубое, вульгарное, но если это и влияло на ее сексуальную привлекательность, то только усиливало ее. Ролан сутки как с воли, он еще не успел забыть вкус самой желанной женщины на свете, и то заметил, что врач, а если точнее, фельдшер довольно-таки хороша собой. Чего уж тогда говорить о заключенных, давно уже не видевших живую женщину…

Ей было уже лет за тридцать, пышная грудь, крутые бедра; халат на ней чуть-чуть не доставал до колен, но когда она села, осматривая Ролану руку, полы задрались, и полное, тугое бедро в ажурной сетке чулка открылось наполовину. Тут не только изголодавшийся арестант слюну пустит, и даже не сразу заметит бейджик на кармане халата: «Евдокимова Изольда Германовна. Фельдшер».

Достоинства этой женщины Ролан оценил со знаком «плюс», но весь интерес к ней остался где-то глубоко в нем. Одно дело любить Аврору, но еще большее счастье – обладать ею. Она была его женщиной, он здесь ради нее, и засорять светлые мысли о ней посторонними скабрезными помыслами совсем не хотелось.

– Как у тебя все запущено, – покачала головой Изольда Германовна.

Пышным задом она заерзала на круглом стуле, устраиваясь поудобнее, и полы ее халата задрались еще выше. Ролан усмехнулся про себя. Возможно, эта женщина получала тайное удовольствие от того, что дразнила заключенных своей недоступностью. А может, и не тайное. А может, и доступностью…

– Шов почему не наложили? – Рассматривая рану, она так близко подалась вперед, что едва не коснулась грудью его локтя.

Едва, но не коснулась. А может, она ждала, что Ролан сам подвинет локоть вперед?

– А надо?

– Поздно уже. Загноилось все… Температура есть?

– Кажется, есть небольшая…

– Ладно, с температурой потом разберемся. А сейчас потерпеть придется. Обезболивания у нас, извини, нет.

– А сто граммов? Можно без огурчика.

Изольда Германовна внимательно посмотрела на него, будто выискивая в его глазах похотливый блеск, но ничего такого не нашла. И это, похоже, слегка ее расстроило. А может, и не слегка…

– А девять граммов не хочешь? В свинцовом эквиваленте.

– А куда обращаться?

– К моему заму по анестезиологии. Он сейчас на вышке дежурит, с автоматом…

Шутка получилась грубой, нескладной, Ролан ответил на нее жалким подобием вежливой улыбки. И эта его реакция на черный юмор ей не очень понравилась. Может, поэтому рану она обрабатывала долго и очень больно. Хорошо, что повязку наложила плотную. И еще царапины на голове каким-то раствором обработала.

– Я так понимаю, баню и санитарную обработку ты еще не проходил, – заметила она, недовольно, но с интересом глядя на него.

– Сказали, что у вас душ есть.

– Сказали… А если это мой личный душ?

К ясновидцам Ролан себя не причислял, но ему вдруг показалось, что он знает, какого ответа она ждала на свой провокационный вопрос. Возможно, ей нравилось только то, что заключенные заигрывают с ней; скорее всего, за черту флирта она никому заходить не позволяла. Так это или нет, но ей явно хотелось, чтобы Ролан проникся к ней похотливым интересом. И насчет душа он должен был грубо сострить – дескать, если это собственность Изольды Германовны, то помыться в нем он мог бы под ее личным присмотром. Она бы, конечно, его отбрила, но самого в душ пустила бы. И настроение у нее улучшилось бы от его пусть и грубого, но заигрывания.

Но Ролан скромно промолчал в ожидании ее решения.

– Ладно, душ примешь, – разочарованно посмотрела на него женщина. – Только руку не мочи, перевязывать больше не буду. Десять минут у тебя на все…

– Мне бы одежду постирать.

– Ага, счас! На прожарку твоя одежда пойдет…

Ролан промолчал, закусив губу. Он знал, что бывает с вещами после прожарки. Белье, джинсы, рубаха и куртка у него из натурального хлопка, синтетики там нет, поэтому материал не очень пострадает, но пластмассовые пуговицы расплавятся, и «молния» на куртке перестанет застегиваться. Да и грязь на вещах так и останется.

– Белье получишь, пижаму. А вот палату белокаменную тебе не обещаю.