Волк, которого мы кормим

С левой стороны сцены тихо открывается входная дверь, входит Мать. В стареньком плаще, в руках пакет с продуктами. Снимает плащ, вешает в шкаф, стоит в прихожей, прислушивается к разговору. Олег со Светланой не видят её.

Светлана. Да, ты правильно поступил, что её сюда перевёз из деревни, когда твой отец умер. И что машину после продажи дома купили – удачно получилось. Но сейчас, видишь, как ситуация складывается. Тесно нам будет, Олег. И малышу больше свежего воздуха надо.

Олег. Ты опять про Дом престарелых? Но, Свет, я ж тебе уже объяснял: никто не позволит определить туда пожилого человека при живом сыне. Не положено это по закону.

Светлана. Ты послушай. Я тут недавно встретила Маринку Ардашеву – помнишь её? – у неё похожая ситуация с мамой. Так ей умные люди подсказали, как быть.

Мать тихо сидит в прихожей на стуле, низко склонив голову.

Она перевезла свою мать в съёмную квартиру, а через какое-то время та написала заявление – мол, возьмите меня в стардом, так как дочка не ухаживает за мной и, вообще, даже не появляется у меня. Пришли соцработники, посмотрели – а Маринка специально в той квартире грязь развела, беспорядок – и благополучно забрали старушку. Так теперь Маринка не нарадуется.

Олег. Кошмар какой…

Светлана. Да чудак ты человек! Во-первых, ей там лучше. Там, знаешь, какие прекрасные условия проживания: и кормят хорошо, и всё чистенькое, и уход прекрасный, и, если что, медицинскую помощь прямо на месте оказывают. А, во-вторых… Ты уж прости, Олег, но… мама пожила своё. Теперь нам, молодым, надо жить. Да и веселей ей там будет: кругом такие же старики-старушки, есть с кем поговорить.

Пауза. Олег встаёт, подходит к окну, задумчиво смотрит на улицу.

Олег. Ну, не знаю… Понимаешь, нехорошо всё это как-то. Мерзко!

На кухню входит Мать.

Мать. На-ка, вот, Светочка, прими пакет. Небось, заждались меня с хлебом-то. Уж простите, старую, ноги-то не те уже, не молодые. Ну, давайте обедать.

Садятся за стол. Едят.

Сынок, ты знаешь, кого я сейчас в магазине-то встренула? Марию Степановну – ну, помнишь, тётя Маша, с того конца нашей улицы третий дом у них был. Корова у ней ещё однорогая была, Ночка.

Олег. Ну, помню. Бойкая такая старушка.

Мать. Вот-вот, она самая. Так ты, может, не знаешь – мы ж с ней землячки, обе из-под Костромы, с одной деревни. Она недавно побывала там. Ничего, говорит, живут люди, не разъехались ещё по городам.

Пауза.

Да! И привет она мне оттуда привезла. От кого, знаешь? От моей родной тётки – от тёти Гали, это моей мамы младшая сестра.

Олег. О как! А я думал, у нас с тобой не осталось уже родни.

Мать. Да-да, жива тётка-то. А я, чурка такая бесчувственная, даже не писала ей. Хорошая ведь она – помню, за мной, маленькой, ходила. И маме всегда помогала. Только, Степановна говорит, хворая она там, тётя Галя. Тяжко ей одной-то.

Олег(откладывает ложку). Это ты, мать, к чему?

Мать. А к тому клоню, сынок, что поехать туда хочу. Грех это – пожилого человека в болести одного оставлять. Не по-христиански это. Да и не чужая ведь она мне.

Олег. Ну, мать, ты даешь: куда тебе в глушь-то ехать? Ведь я саму тебя только из деревни перевёз, а ты опять туда хочешь. Да ещё куда-то под Кострому. Не молодая ты уже по глухомани-то шастать. А?

Мать. А ничего, сынок, ничего, я ещё, слава Богу, в силах пока. На печи лежнем не лежу, двигаюсь помаленьку. Мы вот как сделаем. Ты меня туда отправь – ничего, сама доеду, не заблужусь – я у тёти Гали поживу сколько-то, а потом и вернусь. У ней там домик хоть и невелик, а вдвоём не тесно будет. Пенсий наших нам хватит, это ты не беспокойся, много ли старухам надо. Сынок, ты уразумей: мне бы хоть доходить, за ней, за тёткой-то… А потом, глядишь, и обратно к вам вернусь.

Олег. Ну… даже не знаю.

Мать. И знать нечего. Покупай мне билет на поезд, да и дело с концом. А как внучкамне родите, я приеду посмотреть на него. (Улыбается) Обязательно приеду. Очень уж хочется.