Волк: Ложные воспоминания

Я добрался до палатки под вечер, в промокшей насквозь одежде — часов с десяти утра лил дождь, несильный, но постоянно. Ноги превратились черт знает во что. На мокрые ботинки налипла земля, а на каждой пятке я натер по волдырю. Я встал, переоделся в грязную, однако сухую одежду и слопал холодную тушеную фасоль прямо из банки. Сухих щепок на растопку в палатке не было. Валить с этого блядского места. Выкурив три сигареты подряд, я, несмотря на голодную тошноту, почувствовал себя немного лучше и стал ждать, когда проявится фасолевая энергия. Дождь стучал по листьям и крыше палатки. Я открыл банку говядины и заглотил ее за одну минуту, вместе с белой коркой застывшей соли. По пути к ручью я пересек дорожку оленьих следов — они шныряли тут в мое отсутствие. Наверняка олениха. Олень посылает олениху вперед через открытый участок как приманку, чтобы проверить, все ли там спокойно. Соображают. Я бы, правда, предпочел быть львом и дремать на горячем кенийском солнце, пока разнообразные супруги добывают для меня сочную газель — мои функции заключались бы в том, чтобы предупреждать рыком о появлении незваных гостей, трахаться и жрать. Разве что помочь им разобраться с крепким африканским бизоном или выудить из глубокого укрытия охотника в прикиде от «Аберкромби и Фитч» и одним взмахом лапы оторвать ему голову. С тех пор как десять лет назад Барбара впервые показала мне этот магазин, я бывал там, наверное, раз десять, но всякий раз у меня хватало денег только на приманку для форели. Снисходительный персонал — не все, но многие. Одному такому из палаточного отдела я сказал: слушай, мудак, я болтаюсь по лесу с пятилетнего возраста, зачем мне в Мичигане противозмеиный набор? Напугал придурка. За шесть дней не обломилась даже такая малость, как волчьи следы, только воображаемая тень, пересекшая просеку у истоков Гурона. Надо было остаться там до утра и поискать следы или проехать в машине по просеке и попытаться рассмотреть их в свете фар, но мне это даже в голову не пришло. Они определенно имеют право не показываться мне на глаза. Мой запах прочно увязан с пальбой по всему, что движется. Я еще раз сверил следы по Олаусу Мюри[114] — единственной книге, которую я взял с собой.

Когда начало темнеть, я умудрился, несмотря на сырость, развести небольшой костер. С юга подул теплый ветерок, слишком слабый, чтобы разогнать комаров, и я насобирал папоротника, надеясь распугать их дымом. Я сидел у костра и думал о том, как мало женщин я узнал по-настоящему за всю свою жизнь. Если простоять целый день на углу Лексингтона и Пятой авеню, мимо пройдут сотни прекраснейших женщин, которых ты не отказался бы узнать поближе. Но подавляющее их большинство окажутся пресными апатичными нытиками с качественно заретушированными мозгами. Так зачем человеку знать много женщин. Кое-кто из моих друзей считает себя крупным ебарем, но подобным успехам, судя по всему, неизбежно сопутствует характерная скука. Возможно, я по природе моногамен, но, при всём уважении, боюсь принадлежать одной женщине. При этом не люблю, когда у меня их несколько одновременно. Я или трясусь как осиновый лист над одной девчонкой, или мне почти все абсолютно безразлично. Сколько любовных писем я начинал писать и бросал, при этом легко перечислю всех, кому такие письма были отосланы, и в этом списке будет меньше десяти пунктов. Когда я думаю об этих хиханьках, хаханьках, пиханиях и хохотаниях, вечно творящихся в барах, парикмахерских, раздевалках, клубах и общагах, меня охватывает ужас от того, с какой обыденностью я становился их частью. Просто частью чего-то, что ни во что не вырастало, если предположить, что ему было во что вырасти. Никогда не читал по этому поводу ничего умного. Раз-два-три, проверка. Дистанции. Вы вместе, но один из вас до сих пор на Сатурне, а другой на Юпитере. Лось трубит. Его слышно за много миль отсюда, на резервуаре Тома Майнера. Кому охота, пусть подначивает меня за то, что я не завел гарема. Я, должно быть, из тех индейцев, кто соединяет магию с колдовством и буффонадой, делая все шиворот-навыворот.