Волк: Ложные воспоминания

Каким нужно было быть идиотом, чтобы выбрать на развилке 50-е шоссе вместо 45-го и 90-го, добираться через Виннемукку и Элко вместо главной дороги. Переться в Фэллон ради того, чтобы купить пиво каким-то тинейджерам, притом что мне самому нет двадцати одного года, хотя с виду и не скажешь. Две коробки и доллар за работу. Я обошел весь Фэллон и на другой стороне города через несколько минут поймал машину прямо до въезда на секретную авиабазу, где торчали на жаре два охранника в блестящих белых шлемах. Я прошел по дороге несколько сотен ярдов и стал ждать. Пустыня вокруг меня казалась безграничной и враждебной: природа в тотальной войне сама с собой, а дорога — тонкая цивильная ленточка, протянутая через много неизмеримых миль песка и бурого камня. Говорят, здесь есть жизнь, в пустыне полно загадок, но все это не мое, мне нужна зелень. За двенадцать часов стояния мимо проехало всего три или четыре машины, у меня треснула нижняя губа, голова кружилась от голода и жажды, наступил вечер, но жара не спадала. Дышать в печке. Здесь ямы тянутся к центру земли. Я перешел дорогу и побрел назад к Фэллону, почти не чувствуя ни зубов, ни языка, ни болтавшихся по бокам рук. Через несколько миль я услышал шум мотора, но не поверил своим ушам — несколько машин сегодня уже пронеслось передо мной на подушке воздуха, на волне жара. Но эта остановилась. Муж и жена; когда я залез внутрь, они посмотрели на меня, и она сказала: Господи Иисусе. Он протянул мне банку теплого пива, которую я выпил за несколько глотков, потом еще одну. Хватит, тебе нужна вода, сказала жена, посмотри на свое лицо. Я посмотрел в зеркало заднего вида, губы у меня были черными и в трех местах растрескались, а белки глаз все в кровавых прожилках. Поджарился. Они выпустили меня из машины, и я пошел в кафе-казино. Заказав чашку кофе, я пил воду, пока не распух. Зал был почти пуст, и пока официантка меняла зерна в кофейной машине, ко мне подошел какой-то человек. Он спросил, не застрял ли я здесь, и я сказал «да». Тогда он сказал, что лучше всего выбираться на север, и я ответил, что теперь уже знаю. Я спросил его, где тут телеграф и когда он открывается, потом отошел и позвонил старому другу в Мичиган за его счет. Отцу я звонить не мог, у него обычно еще меньше денег, чем у меня. Я сказал другу, что застрял в Фэллоне, Невада, потом для пущего драматизма добавил, что полиция, наставив на меня дуло, велела убраться из города сразу после рассвета и что у меня всего тридцать центов. Он похихикал и спросил, есть ли там публичные дома, и я сказал, да, но четвертака на них не хватит. Он сказал, что прямо сейчас вышлет мне телеграфом двести долларов, а я сказал, что хватит и ста пятидесяти. Я вернулся к стойке, выпил еще воды и завел разговор с официанткой и хозяином. Она поставила передо мной гамбургер, и я сказал, у меня нет денег. Он махнул рукой и сказал, что слышал мой разговор по телефону и что автобус все равно уезжает только утром, и я заплачу, когда получу свой перевод. Вошли три пайюта и попросили вино навынос. Они были в каком-то рванье, но на одном — неотформованный стетсон. Продав им вино и вернувшись, хозяин рассказал мне историю, как он сам, демобилизовавшись после Второй мировой, добирался стопом до дома и уже за Топекой сцепился с двумя легавыми, те отлупили его так, что в госпитале для ветеранов ему потом пришлось скручивать челюсть проволокой. Все это за то, что он участвовал в высадке в Нормандии, пронесся через всю Францию и одним из первых вошел в Париж. Он сказал, что всегда хотел вернуться в Париж, потому что пил там до одурения и трахал благодарных француженок так, что похудел на десять фунтов. Еще он сказал, что очень хотел тогда взять свое ружье на антилоп, «уэзерби» калибра 6,86 мм, приехать в Топеку и поглядеть на обоих легавых в перекрестье четырехкратного бушнельского оптического прицела. И разнести им бошки. Но об этом нечего даже и думать. Я ушел из казино после того, как он сказал, что можно спать в парке, а если заявится полиция, объяснить, что меня послал туда Боб. Есть еще на свете хорошие люди, всех странников что-то связывает, как бы давно те ни странствовали. Забавно, что чаще всего тебя сажают в машину мужики с татуировками и крепкими мускулами. Ничего не боятся. Вспоминаю, как мы с друзьями перепугали в баре студентов. Дело было летом, и я, намереваясь бросить курить, жевал табак, а студенты просто шлялись по злачным местам и ловко расколошматили нас в бильярд. Мой приятель пригнулся за спиной самого наглого, которого я тут же толкнул, плюнул табаком в лицо, и тогда мой приятель засадил ему ботинком под ребра. Студенты разбежались, а нам стало стыдно. Они, конечно, слабаки, но мы и сами были наполовину студентами, хотя таких, как эти, терпеть не могли. После нескольких стаканов мой друг сказал, что вовсе не пинал его, а только пытался сорвать земляческий значок.