Волк-одиночка

– Сердце у тебя есть?! – сорванным голосом протянул он. – Ну, отвези в больницу! Я жить хочу.

– Все хочут, – согласился я. – А ты выскочка. Ты бы меня тут порешил и ни о какой больнице не вспомнил. И когда Четырехглазого в голову бил, тоже о больницах не думал. А у него, между прочим, двое детей сиротами остались.

– У меня тоже парень есть, – завопил он, думая, что отыскал в моей душе струну, на которой можно сыграть. – Ему всего три года! Ты его что, отца лишишь?

– Еще и как лишу, – кивнул я. – Мамка помается-помается, да отчима в дом приведет. Зато я тебе скажу: любой отчим будет лучше такого отца, как ты. Ну, чему хорошему ты его научить можешь? Ничему. А то, что ему всего три года, так это даже к лучшему – не успел, значит, гадостей от тебя нахвататься.

После такого отлупа гуманоид тоскливо замычал что-то нечленораздельное, глядя в дуло пистолета. Похоже, доводы, с помощью которых он мог надеяться убедить меня оставить ему жизнь, закончились. Но мысль продолжала работать, судорожно отыскивая хоть какую-то зацепку.

– Ты меня сейчас пристрелишь? – наконец, спросил он.

Я посмотрел на него. Куртка снизу была уже напрочь пропитана кровью. Кожа на лице натянулась, выпятив кости черепа, и, наверное, посерела – в полумраке было не очень видно, но обычно так и бывает.

– Нет, – я покачал головой. – Зачем я буду на тебя патроны тратить? Ты все равно уже не жилец. Через час-другой сам загнешься от потери крови. Если попытаешься выползти из леса, загнешься раньше.

– И ты меня оставишь тут подыхать?

– А ты предпочитаешь сдохнуть по соседству со мной, в машине? – спросил я. – Извини, дружок, я не люблю иметь под боком жмуриков. Не обессудь.

– Это же бесчеловечно!

– Ого, – я удивился. – Ты такие слова знаешь, что прямо в дрожь бросает. А почему ты их раньше не вспоминал? Ну, да ничего. Если тебе скучно станет, время слишком медленным покажется, можешь поколотить себя кастетом по голове – как Четырехглазого. Все. Адье.

Я поднялся во весь рост и пошел к «Шевроле». Бояться мне, в принципе, было уже нечего – пистолет я изъял, так что голову прострелить он мне не сможет. Разве взглядом. Но это не смертельно. Встать и напасть со спины, по понятным причинам, ему тоже будет сложно. Так что пятнистому оставалось только кататься по земле в бессильной злобе, скрипеть зубами да скулить. Что он и делал – на протяжении всего моего пути по направлению к машине.

Наклонившись над могучим, но теперь ни на что не годным телом Васька, я охлопал его карманы и вынул ключ зажигания. Ему он все равно уже без надобности, а мне в самый раз будет.

Вы не поймите меня неправильно – я не изверг и не садист. Мне вовсе не доставляет удовольствия делать людям больно. Просто порой, когда бывает необходимо, я иду на это. И стараюсь не давать волю чувствам – ни жалости, ни гневу. Потому что это чревато. Ну, отвези я сейчас пятнистого в больницу – и что из этого получится? Он поправится, соберет братву и попытается отомстить мне, а, в общем, будет продолжать вести тот же образ жизни, что и до нынешнего вечера. Потому что по-другому не умеет. Потому что считает, что его образ жизни вполне нормален – каждый крутится, как может. Но, с точки зрения все тех же общечеловеческих ценностей, пигментированный – не более, чем язва на теле цивилизации. А потому, оставляя его загибаться в лесу, я считал, – искренне, кстати, – что поступаю правильно, освобождая планету хоть от одного из перенаселивших ее подонков.

И собирался освободить еще как минимум от одного. С каковой целью уселся в машину и запустил мотор. Эпопея с участием Васька и пятнистого закончилась, передо мной открывалась финишная прямая. Я почему-то был уверен, что Камена окажется у своей любовницы и мне не придется демонстрировать самому себе чудеса человеческой логики, разыскивая молочного директора по всему предутреннему городу. Главное, чтобы по дороге на Твердокаменный менты не тормознули – с них станется, я ведь теперь был не на властно выглядевшей «Волге». Вдруг гаишникам не понравится, что у меня всего одна фара работает. Поди, объясни им, что это нехороший человек с квадратными очками на носу вторую испохабил. Не поймут ведь. Как и запаха перегара не поймут. Хотя, если по совести, остановить не должны – мало ли нынче придурков по городу с одной работающей фарой гоняет?

Я ловко выполнил разворот на пятачке – и обалдел. Потому что в луче света оказался пятнистый. И в руке у него был пистолет. Где он его раздобыл – черт знает, только целился теперь в машину. Грубо выругавшись, я вывернул баранку и нажал на газ. Но за мгновение до этого раздался выстрел.

Все обошлось благополучно. Скорее всего, у гуманоида дрожали руки, в чем не было ничего удивительного, учитывая его состояние. Пуля, в общем, то ли в землю воткнулась, то ли в небо полетела, оставив и меня, и машину целыми и невредимыми. А потом я боковым зрением увидел, как пятнистый поднес пистолет к виску, и сквозь закрытые окна в кабину ворвался треск второго – и последнего на этой поляне в эту ночь – выстрела.

Глава 10