Волк равнин

Путь к олхунутам пролегал рядом с красной скалой, и Есугэй невольно стал думать, как сын добывал птенцов. Он ощутил на себе взгляд Тэмучжина, когда осматривал крутые склоны, но упрямый мальчишка продолжал молчать. Есугэй раздраженно хмыкнул, не понимая, почему в такой ясный, светлый день у сына дурное настроение.

— Тебе повезло, что ты добрался до гнезда на такой высоте, — сказал Есугэй.

— Это не было везением, — ответил Тэмучжин.

Есугэй выругался про себя, а сын ощетинился, как колючий куст.

— Тебе повезло, что ты не свалился, мальчишка, пусть тебе и помогал Хачиун.

Тэмучжин прищурил глаза. Похоже, отец слишком много выпил и не слушал песнь Чагатая. Говорил ли он с Хачиуном? Тэмучжин не знал, что ответить отцу, а потому и не сказал ничего.

Есугэй внимательно посмотрел на сына, покачал головой и подумал об Оэлун. Ради нее надо попытаться разговорить мальчишку. Это ведь последняя возможность услышать, как закончилась история.

— Я слышал, это был славный подъем. Хачиун сказал, что орел чуть не сбросил тебя со скалы.

Мальчик чуть смягчился, пожал плечами. Как ни крути, а приятно, что отцу интересна его жизнь. Впрочем, на лице Тэмучжина этих чувств видно не было.

— Он сбил его камнем, — сказал он.

Это была тщательно отмеренная благодарность брату. Тэмучжин любил Хачиуна намного больше остальных, но к двенадцатому году жизни научился скрывать от других свою приязнь и неприязнь.

Хан замолчал, и Тэмучжин задумался, о чем бы еще поговорить с Есугэем.

— Твой отец тоже отвозил тебя к олхунутам? — наконец спросил мальчик.

Есугэй фыркнул, окидывая сына взглядом.

— Думаю, ты уже достаточно взрослый, и я могу тебе кое-что рассказать. Нет, я встретился с твоей матерью и двумя ее братьями, когда пошел в набег. Я заметил, как она красива и сильна. — Он вздохнул и облизал губы, погрузившись в прошлое. — Она ехала на прекраснейшей кобылке цвета бурной воды на рассвете. У нее были босые и очень смуглые ноги.

Тэмучжин раньше никогда не слышал эту историю. Он подъехал поближе.

— Ты украл ее у олхунутов? — спросил он.

Однако мальчик понимал, что этому не следует удивляться. Отец любил охотиться и ходить в набеги, и глаза его сияли от воспоминаний о битвах. Если время года было теплое, а еды имелось в изобилии, то он отсылал побежденных домой пешком. Те возвращались в свое племя, покрытые красными рубцами от ударов мечом. Зимой, когда еды было мало, приходилось убивать. В темные месяцы жизнь слишком трудна, а потому нельзя быть милосердным.

— Я отогнал ее братьев, как пару козлят, — похвастался Есугэй. — Я только-только вошел в возраст, когда начинают ходить в набеги, но взмахнул над головой мечом и закричал на них.

Погрузившись в воспоминания, он запрокинул голову и заулюлюкал, а потом рассмеялся.

— Видел бы ты эти лица! Один из них попытался напасть на меня, но я был сыном хана, Тэмучжин, а не каким-нибудь щенком, которого можно напугать и обратить в бегство. Я всадил стрелу ему в бедро, и он убежал. — Есугэй вздохнул. — То были славные дни. Я тогда думал, что холод никогда не одолеет меня. Я понимал, что в жизни ничто не приходит само, что все нужно брать своим разумом и силой. — Он посмотрел на сына, и во взгляде его засветились воспоминания, которыми хан почему-то не стал делиться. — То было время, мальчик, когда я сам бы полез за птицей на красную скалу.

— Если бы я об этом знал, то не полез бы сам, а вернулся бы и рассказал тебе о находке, — начал Тэмучжин, пытаясь понять этого огромного, как медведь, человека.

Но Есугэй только помотал головой и снова рассмеялся:

— Теперь не то время! Я слишком тяжел, чтобы лазать по узким выступам и трещинам. Да если бы и попытался, то наверняка упал бы вниз, словно звезда с неба. Зачем иметь сыновей, если они не растут сильными и боятся попытать свою отвагу? Когда мой отец бывал трезвым, то всегда говорил мне об этом. Отвага — это не гадальные кости в мешке. Ее нужно показывать снова и снова, становясь сильнее раз от разу. Если думаешь, что ее можно придержать до времени, когда она будет нужна, ты ошибаешься. Я говорю тебе о твоих силах и способностях вообще. Если забудешь о них, мешок опустеет именно тогда, когда они понадобятся тебе больше всего. Нет, ты имел право вскарабкаться на скалу к гнезду, а я имел право отдать красную птицу Илаку.

Внезапное отчуждение Тэмучжина не скрылось от Есугэя, и он издал разочарованный гортанный звук.

— Он мой первый воин, страшный воин, мальчик, верь мне. Пусть лучше Илак будет рядом со мной. Он стоит пятерых любых наших воинов — или десяти олхунутов. Его дети не будут править племенем. Его меч никогда не будет лучше моего. Ты понимаешь? Нет, тебе только двенадцать лет. Что ты можешь понять?

— Что ты должен был его как-то наградить, — откликнулся Тэмучжин. — Ты об этом говоришь?

— Нет. Это не долг. Я почтил его красной птицей, потому что он мой первый воин. Потому что он мой друг детства. Потому что он никогда не жаловался, что его семья ниже моей.