Волк. Рождение

  ...Откуда я вернулся, интересно? Но молчу, потому что любое слово, сказанное сейчас мной, может впоследствии обернуться против меня... Женщина начинает тревожиться, но тут из-за её спины слышится тупой стук, она оборачивается, я рефлекторно выглядываю из-за её спины, и мы оба наблюдаем, как на полу громоздится оплывающая на глазах тушка толстяка. Матушка начинает стремительно бледнеть, и я замечаю, что она боится... И не выдерживаю воцарившегося напряжения...

  - Мама...

  - Высочайший... Он выпил мой яд... Прими его Высочайший... Не оставь своей милостью...

  Так. Высочайший, судя по всему, основной местный Бог. А я то уж подумал, что это какой-нибудь правитель... Отвожу взгляд от мертвеца, внимательнейшим образом рассматривая платье женщины. Грубые нитки. Довольно плотное плетение, и никакой подгонки по фигуре. Хотя может у них так и принято. Впрочем, спустя мгновение двери в каморку открываются, и на пороге появляется тощая фигурка. Судя по грязной одежде из грубой мешковины - либо слуга, либо раб... Раб! Я вздрагиваю, а существо неопределённого пола говорит писклявым голоском, со страхом глядя на мёртвую тушку. Что делать? Откровенно говоря, я в растерянности, но тут неожиданно матушка поднимается и твёрдым голосам заявляет, что Высочайший спас её сына, но взамен забрал святого отца Клапауция, а потому она приказывает сжечь монаха на погребальном костре, приготовленном для Атти...

   Слуга буквально корчится от страха, глядя на меня, но мой жест, когда я машу ему, выводит слугу из ступора и тот убегает. Молчание. Женщина по-прежнему стоит возле кровати, довольно жёсткой и неудобной, ожидая слуг. Те вскоре являются, целых шесть грязно-заросших человек. Поднимают монаха за конечности, двое, правда, хватаются за грубую пеньковую верёвку, которой тот подпоясан вместо пояса, и с надрывными охами и стонами выносят тушку из моей каморки. Женщина облегчённо вздыхает, затем вновь усаживается на кровать, опять любяще взъерошивает мне волосы.

  - Атти... Ты вернулся... Ко мне...

  И мне становится не по себе, когда я вижу её слёзы, беззвучно катящиеся по щекам... В это время окошко, забранное решёткой, озаряется пламенем, что-то жгут? Тут до меня доходит, что это горит монах... Погребальный костёр... Слуги... Получается, что я, как минимум, местный феодал. Уже чуть легче. Раз феодал, значит, имею привилегии и права. В отличие от простого народа. Вдруг ощущаю острую резь в низу живота - как же не вовремя! Но желание облегчиться просто невыносимо, и я начинаю ёрзать, потом не выдерживаю, и решительно выдёргиваю ноги из-под вытертой шкуры непонятного зверя, сажусь, нащупывая ногами пол. Матушка отскакивает, словно ошпаренная. В её глаза вновь плещется страх, но я уже поднимаюсь с койки, затем спрашиваю:

  - Мне надо справить нужду...

  Она молча ныряет под кровать, вытаскивая оттуда... Кажется это ночной горшок. Или как это у них называется, протягивает мне. Ну, матушка... Мне же неудобно... Перед женщиной... Но боль в мочевом пузыре уже настолько велика, что я просто отворачиваюсь, и... Облегчённый вздох, когда я ставлю горшок на пол, затем снова обессилено валюсь на жёсткую кровать и тяну на себя шкуру. Женщина опять зовёт слугу, приказывает убрать полную тару. Вновь усаживается рядом с обшитым тканью твёрдым валиком, но меня с ужасающей силой тянет в сон. Оно и понятно - процесс подгонки носителя под информационный слепок начался. Завтра я буду ужасно хотеть есть. Но тут меня больно щипают за руку, что за чёрт?!

  - Атти... Что ты помнишь?

  Соврать? А стоит ли? Всёт равно проколюсь, не зная местных реалий жизни, и я отвечаю честно:

  - Ничего... Матушка... Кроме имени... Прости, я сейчас усну...

  И как она меня не теребит, тщетно. Мой сон глубок до бесчувствия...