– Благодарю вас, – сказал судья, который прекрасно понимал, что максимальная снисходительность с точки зрения Магнума была лучшим подходом практически к любому преступлению, кроме разве что изнасилования и убийства.
Теперь Глисон посмотрел на меня:
– Мистер Белфорт?
Я смиренно кивнул и сказал:
– Ваша честь, я хотел бы попросить прощения, –
И я пошел и пошел извиняться перед всеми, и хотя я действительно чувствовал свою вину, но мои слова были лишены смысла, это было просто напрасное сотрясение воздуха. Но я не мог остановиться, а сам в это же время с безумной скоростью несся сразу по двум направлениям. На одном из них я порождал новые извинения:
– …составить список всех пострадавших и извиниться перед ними, но так как этот список слишком велик, то вряд ли я…
В этот момент я думал, насколько лучше было бы сказать что-то вроде:
–
Тут я с искренним раскаянием опустил голову и печально покачал ею.
На несколько мгновений наступило молчание, во время которого я не поднимал глаз. Я чувствовал, что моя речь была в корне неправильной.
Я услышал, как Глисон сказал:
– Мистер Алонсо?
Алонсо ответил:
– Ваша честь, вы сейчас слышали, как обвиняемый кратко высказался о том, насколько он чувствует себя виноватым, и о своих взглядах на честность и этику, и о том, как он пытается теперь каждый день поступать правильно, и если бы я сидел на вашем месте, то отнесся бы скептически к словам человека, который сделал то, что сделал обвиняемый. Но я провел много часов, обсуждая с этим человеком вопросы честности и этики. Может быть, я неисправимый оптимист, но полагаю, что он действительно так считает. Я думаю, что он за последние годы сделал очень-очень большое усилие для того, чтобы измениться и изменить свою судьбу.
Не знаю, знаете ли вы, что я в первый раз увидел его в тот день, когда вы посадили его в тюрьму за полет на вертолете в Атлантик-Сити.
– И за последние несколько месяцев, когда его в конце концов освободили, полагаю, в этом человеке произошли сильные перемены. Мне кажется, что он действительно подумал о том, что сделал, и, еще важнее, о том, что он должен сделать для сотрудничества со следствием. Мне кажется, он все понял. Имеем ли мы основания для скептицизма? Безусловно. Но я полагаю, есть сильные основания поверить тому, что он сейчас сказал. Я ему верю.
Когда он должен был давать свидетельские показания на процессе Гаито, то провел более ста часов, обсуждая их со мной, и это было худшее время его жизни. Это было очень сложное время, но мы очень много говорили о том, что он сделал, о его былых заблуждениях и махинациях, и я хотел бы высказать свое мнение – полагаю, что мы можем поверить ему, когда он говорит о своих намерениях.
Я украдкой взглянул на Глисона, который кивал. Кивал ли он, соглашаясь с Алонсо? Трудно было сказать. Этот судья был крепким орешком. Он ни за что не раскрыл бы свои карты.