Волк с Уолл-стрит 2. Охота на Волка

О боже! Надо было что-то сказать Гвинни. Я представил ей двух оккупантов детской как своих старых друзей, и Гвинни, никогда не любившая задавать вопросы, приняла это за чистую монету, приветливо улыбнулась им и спросила, не хотят ли они чего-нибудь перекусить, – точно так же, как она это делала, когда приходил Шеф. Для детей я организовал развлекательную поездку, чтобы их не было дома весь день, и вполне мог бы сам обойтись без Гвинни в течение нескольких часов. Впрочем, она могла обидеться, если бы я вдруг попросил ее убраться прочь из дома до вечера без всяких объяснений.

– Я принесла вам ледяного чаю для вашей деловой встречи, – ласково сказала Гвинни, хотя из-за ее сильного южного акцента не сразу можно было понять, что она имеет в виду. Она осторожно поставила серебряный поднос на неприлично дорогой круглый стол из тикового дерева и спросила:

– Вы уверены, что тем двоим наверху ничего не надо принести?

– Нет, Гвинни, я уверен, им и без того хорошо, – устало ответил я. – Послушай, Гвинни, я очень прошу тебя ничего не говорить о тех двоих наверху, пока здесь будет Дэннис, – я сделал паузу в поисках правдоподобного объяснения своей просьбе, – потому что это касается, гм, вопросов, гм, безопасности. Да, безопасности, Гвинни, особенно в отношении того, что здесь происходит…

Что за чушь я несу!

Гвинни грустно кивнула. Казалось, она меня поняла. Потом она уставилась на мою светло-голубую рубашку-поло и, поджав губы, сказала:

– Ай-ай-ай, у вас на рубашке маленькое пятнышко! Вот тут, взгляните, – и она пошла ко мне, тыча пальцем прямо в спрятанный микрофон.

Я вскочил с места, словно тиковый стол ударил меня током. Гвинни замерла на месте, уставившись на меня каким-то странным взглядом. Боже мой, она все знает! Это было написано на ее лице и на моем тоже! Я чуть не завопил: Я подлая крыса, Гвинни! Не разговаривай со мной! На мне звукозаписывающая аппаратура!

На самом деле на ее лице была написана лишь подлинная озабоченность тем, что человек, у которого она проработала целых десять лет, неожиданно съехал с катушек. Оглядываясь назад, я понимаю, что мог двадцатью разными способами объяснить ей мое странное поведение. К примеру, что меня укусила оса, что у меня затекла нога, что это была отсроченная реакция на те три мучительных дня, что я провел за решеткой…

Вместо всего этого я сказал:

– Боже, Гвинни, ты права! Пожалуй, я пойду наверх и переоденусь, пока Дэнни еще не приехал.

Я бегом поднялся наверх, в свою гардеробную, и переоделся в синюю рубашку-поло с короткими рукавами. Потом я отправился в ванную комнату – с полами из серого мрамора за 100 000 долларов, большой шведской сауной и замечательной вихревой ванной, такой большой, что она скорее годилась для касатки Шаму из шоу «Киты-убийцы», чем для Волка с Уолл-стрит, – включил свет и стал внимательно разглядывать свое отражение в зеркале.

И то, что я увидел, мне совсем не понравилось.

– Эй! – воскликнул Шеф, улыбаясь и простирая ко мне руки для приветственного объятия. – Иди же сюда и обними меня!

Боже всемогущий! Шеф тоже все знает! Он прочел все на моем лице так же, как и Гвинни! Обнимая меня, он станет хлопать меня по груди и спине, пытаясь нащупать провод. Парализованный паникой, я замер на месте. Часы показывали пять минут второго пополудни. Казалось, время тоже застыло на месте. Мы с Шефом стояли в большом мраморном вестибюле моего особняка, нас разделяли всего лишь четыре блестящие черные и белые плитки итальянского мрамора, выложенные в шахматном порядке. Я лихорадочно пытался придумать предлог, под которым можно было бы не обнимать Шефа, как я всегда это делал.

Мысли носились в моей голове с такой скоростью, что я едва мог за ними угнаться. Если я не обниму Шефа, он поймет, что что-то не так. Но если я обниму его, он может почувствовать этот дьявольски маленький магнитофончик, приклеенный к моим чреслам, или сверхчувствительный микрофончик на груди. Какой позор! Какой обман! Я крыса! Впрочем, если я слегка отставлю зад и ссутулюсь, может, прокатит?

Глядя на Шефа, я остро чувствовал все дьявольские приспособления, закрепленные на моем теле Одержимым. Все они – магнитофон, микрофон, клейкая лента, – казалось, стали больше, тяжелее, заметнее. Магнитофон был не больше пачки сигарет «Мальборо», но мне казалось, он больше обувной коробки. Микрофон величиной с горошину весил не больше унции, но мне казался тяжелее шара для боулинга. Я сильно вспотел, мое сердце билось часто-часто, как у испуганного кролика. Передо мной стоял Шеф, уроженец штата Нью-Джерси, в шикарном однобортном светло-сером костюме в светло-голубую клетку и крахмальной белоснежной рубашке с английским отложным воротничком. У меня не было иного выбора, кроме как обнять его!.. И вдруг меня осенило – опасная инфекция! Вирус!

Пару раз шмыгнув носом, я сказал: