Волк с Уолл-стрит 2. Охота на Волка

– Сколько времени длится эта фаза? – спросил Ублюдок.

– Не так долго, как хотелось бы, – печально покачал я головой. – Минут пятнадцать-двадцать. Потом начинается вторая фаза, почти такая же приятная, но не совсем. Она называется «словесный понос». Название говорит само за себя, только этот словесный понос отличается от того, что извергают совершенно трезвые лживые трепачи.

– И в чем же разница? – спросила Ведьма, которой, очевидно, было интересно узнать, как отличить одно от другого.

– Ну, очень трудно описать бессмысленную наркотическую болтовню, – глубокомысленно прищурился я, – тем, кто никогда не бывал под кайфом. Могу сказать одно – она состоит из бесконечного потока сбивчивой бессмысленной речи, которая другим торчкам кажется блестящей, в то время как нормальные люди воспринимают ее как полнейшую чепуху.

Похоже, Одержимый понял меня правильно.

– Значит, именно в этой фазе вы узнали важную для вас информацию?

– Да, это очень логичное предположение с вашей стороны, Грег. Мы с Дэнни сидели на бетонном полу под асбестовым потолком, прислонившись спиной к дешевой гипсокартонной стене, с которой слезали два слоя краски на свинцовой основе. Рядом сидели три беззубые кокаинистки-шлюхи и с обожанием глядели на нас. Я сказал: «Не могу представить себе лучшего места, чтобы насладиться крэком, дружище». – «Вот именно, – пробормотал он. – Думал, я привезу тебя в плохое место?» Он снова поднес к губам трубку и сделал глубокий вдох. «Позволь мне задать тебе один вопрос, – сказал я. – Знаешь, по дому ходят странные слухи о том, что вы с Нэнси – двоюродные брат и сестра. Конечно, я понимаю, что это вранье и все такое, но я подумал, тебе стоит знать о том, какие сплетни люди распространяют за твоей спиной». Неожиданно он сильно закашлялся, потом помотал головой, словно пытаясь обрести контроль над нахлынувшими ощущениями.

Прошло еще несколько секунд, прежде чем он сказал: «Это не сплетни, дружище, это правда. Мы с Нэнси действительно двоюродные брат и сестра. Ее отец и моя мать – родные брат и сестра». Он повел плечами. «А ты не боишься близкородственной связи? – спросил я. – Джонатан, похоже, нормальный малыш, а каким будет второй ребенок? Вдруг он появится на свет уродом?» Дэнни покачал головой. «Нет, риск очень мал, – уверенно сказал он. – Мой отец врач, и он все тщательно проверил. Но если мне судьба сдаст плохую карту, я оставлю мутанта в роддоме. Или закрою его в подвале и буду раз в месяц опускать ему ведро с рубленым мясом». Обратите внимание! Это сказал не я – Дэнни! Мы были как раз в фазе словесного поноса, в которой самые абсурдные вещи казались имеющими смысл.

Одержимый и Ублюдок тихо засмеялись.

– Какие еще важные сведения вам удалось узнать? – спросил Ублюдок.

Я с готовностью кивнул, искренне желая сменить тему разговора.

– Выяснилось также, что Дэнни профукал (в буквальном смысле – прокурил и пронюхал) два своих последних бизнеса. До санитарных перевозок у него была курьерская служба на Манхэттене. Именно тогда он начал курить крэк с одним из своих курьеров-велосипедистов, и это было начало его финансовой гибели. До того он всегда был успешным. Теперь же от него осталась только внешняя оболочка. Его уверенность в своих силах была подорвана, банковский счет истощен, а жена, которая с самого начала была совсем не подарок, решила превратить его жизнь в сущий ад. Как бы то ни было, в тот вечер мы не вернулись домой. И только далеко за полночь я вспомнил, что забыл позвонить Дениз. И в тот момент, когда мы уже выезжали в Бэйсайд, началась новая фаза кайфа. Стремительно скатившись с высот эйфории, я плюхнулся прямиком в фазу параноидальной тревоги.

Я остановился, потому что мне стало тревожно уже только от того, что я подумал о фазе тревоги. Потом сделал глубокий вдох и сказал:

– Третья фаза – это ужасная атака негативных мыслей, налетающих, подобно цунами. Начинаешь тревожиться обо всем: об ошибках прошлого, настоящего, о том, что плохого может случиться в будущем. У Дэнни все тревоги были связаны с деньгами. Я это понял, потому что когда мы выезжали на шоссе в сторону Бэйсайда, он сказал: «Ситибанк собирается отнять у меня квартиру в кондоминиуме и вышвырнуть мою семью на улицу. Ты можешь одолжить мне десять тысяч долларов? Мне больше не к кому обратиться». Я сделал глубокий вдох, пытаясь извлечь какую-то пользу из слов Дэнни, чтобы унять собственную тревогу. Раз его жизнь еще хуже моей, то о чем мне беспокоиться? «Да, – ответил я. – А тебя есть ксанакс или валиум, чтобы хоть немного успокоиться? Что-то мне нехорошо». Он отрицательно покачал головой. «Нет, у меня такого нет. Почему бы тебе не раскурить трубочку еще раз? Там должно было остаться немного смолы от крэка. Тебе станет лучше». Я кивнул и схватил трубку. «Спасибо, подержи руль, пока я прикурю. Не хочу обжечься». Дэнни взял руль. Так мы и доехали до Бэйсайда – я курил, Дэнни вел машину. Поднимаясь на лифте, мы не сказали друг другу ни слова. Мы даже не смотрели друг на друга. Мы оба были слишком сконфужены произошедшим.