– Не говори этого! Никогда! Я беременна, Кон, и я тебя люблю!
– Но ты и он…
– Он спас меня и Эрика. И он был очень одинок. Я его не любила. Но я бы никогда не поступила с ним так, правда, правда!
– Я знаю. – Он обнял ее.
– И еще, Кон. Все люди там, где он, должны умереть.
– Не понимаю.
– И я толком не понимаю. Но они все обречены. Я увидела кружащие над ними черепа, а вдали – темные тени в рогатых шлемах, как у этих всадников.
– Бой с ними оставил след на твоем даре, – заверил ее Гриффин. – Важно то, что Йон Шэнноу жив. И когда он доберется сюда, то будет искать тебя.
– Кон, он не поймет. По-моему, он тронут безумием.
– Я буду наготове.
На следующее утро Шэнноу встал очень рано, чувствуя себя освеженным, несмотря на беспокойную ночь. Он надел шерстяную рубаху, поверх нее толстую фуфайку, связанную Куропет, а поверх фуфайки кожаную куртку, и натянул на руки шерстяные перчатки. Затем пристегнул к поясу пистолеты, взвалил на правое плечо седло и направился через поселок к временному загону, где стоял мерин. Растер его и оседлал.
Когда Шэнноу выехал из спящего поселка, занималась ясная заря. Он направил лошадь высоко в северные холмы, осторожно выбирая дорогу на скользкой земле. Час спустя он вернулся в деревню другим путем, задал корм мерину и унес седло. Он промерз до костей и изнемогал от усталости. Свалил седло на пол в хижине и еле удержался на ногах. Сбросив куртку, он взял кожаный мяч и сжал его двести раз. Потом отшвырнул и поднялся на ноги. Его рука опустилась на пистолет и взметнулась вверх, взводя курок. Он улыбнулся: не так молниеносно, как раньше, но достаточно быстро, остальное вернется само собой.
В дверь постучала Куропет, и он открыл ей. Она принесла деревянную миску с горячей овсянкой и козьим молоком. Он поблагодарил ее, и она кивнула в ответ.
– Я думала, вы уехали от нас, – сказала она тихо, устремив взгляд в пол.
– Пока еще нет, госпожа. Но скоро я должен буду уехать.
– К своей жене?
– Да.
Она улыбнулась ему и ушла, а он начал завтракать в ожидании Каритаса. Вскоре старик вошел, стряхивая снег с овчинной куртки. Он подошел поближе к очагу и усмехнулся.
– Что-нибудь видели во время вашей поездки?
– Небольшое стадо оленей на северо-востоке и много красивых холмов.
– И как вы себя чувствуете?
– Усталым, но все-таки полным сил.
– Отлично. Думаю, вы почти полностью выздоровели, Йон Шэнноу. Ночью я слышал чей-то крик. Мне показалось, что ваш.
– Возможно, – ответил Шэнноу, подходя к очагу и садясь. – Мне приснился страшный сон. Я видел, как воины напали на шалаши… они были омерзительны.
– В рогатых шлемах? – спросил Каритас, вглядываясь в лицо Шэнноу.
– Да. Откуда вы знаете?
– Мне приснился тот же сон. Все – здешний край, Йон. Как я говорил вам, он пробуждает редкие способности. Это был не сон: вы видели исчадий Ада в действии.
– Благодарение Господу, они далеко отсюда.
– Да. Мое селеньице было бы уничтожено. Мы не смогли бы дать им отпор даже с оружием из Ковчега.
– Один пистолет, – заметил Шэнноу, – не отгонит даже небольшую разбойничью шайку.
– В Ковчеге, Йон, найдется не один пистолет. Я покажу вам весной.
– У исчадий Ада много всадников. В этом нападении их участвовало не менее двухсот-трехсот.
– Если бы их было только три сотни! Мы видели лишь один боевой отряд, а их больше двадцати. Блуд для исчадий Ада означает избыток новорожденных, и их племя быстро увеличивается в численности. В истории так бывало постоянно – переселение народов. Скученность вынуждает народы вторгаться в земли их соседей, неся войну и смерть. Исчадия кочуют, и рано или поздно они доберутся сюда.
– Мне трудно поверить, что Бог Воинств терпит существование такого народа, – сказал Шэнноу.
– Перечитайте свою Библию, Йон. Ассирияне, вавилоняне, египтяне и греки. Даже римляне. Ну а филистимляне, моавитяне и едомиты? Без зла не было бы контраста добру.
– Для меня это слишком сложно, Каритас. Я простой человек.
– Если бы я мог сказать то же о себе! – с чувством произнес Каритас.
Большую часть дня Шэнноу колол дрова – шестифунтовым топором с длинным топорищем. У него разболелась спина, но когда начали сгущаться сумерки, он окончательно убедился, что прежние силы быстро к нему возвращаются.
Ночью ему вновь приснились исчадия. На этот раз они расправлялись с каннами, и смотреть на эту бойню было страшно. Дикари, расписанные голубыми и желтыми полосами, оказались под убийственным перекрестным огнем. Сотни погибли, и лишь немногим удалось убежать в заснеженный лес.
В полночь Шэнноу разбудил легкий стук в дверь. Он открыл ее и в лунном свете увидел закутанную в одеяло тоненькую фигурку Куропет.
Шэнноу отступил, пропуская ее в комнату. Она подбежала к очагу и положила растопку на угли.
– Что случилось, Куропет?
– Я скоро умру, – прошептала она.
Лицо у нее осунулось, и Шэнноу, вставший рядом с ней на колени у очага, увидел в отблесках огня, что она вот-вот заплачет.
– Все умрут, – растерянно сказал он.
– Значит, вы тоже видели, Громобой?
– Видел – что?
– Как рогатые напали на наш поселок.
– Нет. Они напали на каннов. Сегодня ночью.