— У них под мышкой свертки — верно, купальные костюмы. Сегодня утром не нашлось времени обедню прослушать, а на купанье время находится. А ты говоришь комильфо, Ютта!
— Ты права, Белинда. Должно быть, еще совсем молодое дворянство, наши предки заведомо никогда не купались. Я как-то видела у Кицовых в замке Фризак старый таз — теперь такой канарейке в клетку ставят.
— Хорст-Гейнц говорит, что может сейчас же расторгнуть договор, в именье не осталось ни одного человека, знающего сельское хозяйство!
— Ему, видно, Мейера вернуть хочется? У Аманды синяки под глазами все увеличиваются.
— Вот идет и она, той же дорогой!
— Кто?
— Аманда! Ну, если она опять что затевает — хоть она и на все руки, придется ее рассчитать!
— А с фройляйн Зофи в чем тут дело? — мечтательно спросила фройляйн фон Кукгоф. — Где падаль, там и мухи!
— Говорят, они ехали в одном купе, — поспешила ответить фрау Белинда. И хотя потом она и сидела на козлах с кучером, они, говорят, болтали с ней по-приятельски! А за день до того старики Ковалевские еще ничего не знали о приезде дочери — вдруг пришла телеграмма, и, знаешь, Ютта, когда телеграмма отправлялась, мой зять был уже в городе!
— Она, говорят, одета как кокотка! Бюстгальтер весь в кружевах…
— Бюстгальтер!.. Не произноси этого неприличного слова, Ютта! Когда я была молода, девушки носили корсеты из тика, а планшетки чередовались одна из китового уса, другая из стали… Настоящий панцирь, Ютта. Панцирь — нравственно, а кружева — безнравственно…
— Вот, идут! — сказал и ротмистр, сидевший с женой и дочерью на веранде за чашкой кофе. — Отлично выглядят, не то что этот недоросток Мейер.
— Пошли купаться, — сказала фрау фон Праквиц.
— К выдаче корма не опоздают, — успокоил себя ротмистр, ибо, кроме него, никто не питал никаких опасений. — Штудман — сама пунктуальность и точность.
— Ах, мама!.. — начала было Вайо и осеклась.
— Ну? — спросила фрау фон Праквиц весьма прохладно. — Что тебе нужно, Виолета?
— Я только подумала… — Вайо совсем присмирела, — что тоже очень охотно выкупалась бы…
— Ты, Виолета, знаешь, что будешь под домашним арестом, пока не расскажешь нам с папой, кто был тот незнакомый господин, с которым ты проходила по двору ночью.
— Но, мама! — чуть не плача, воскликнула Вайо. — Сто раз тебе говорила, что никакого незнакомого господина не было. Это был Книбуш! И Редер тебе то же сказал.
— Ты лжешь, и Редер тоже лжет! Ты не выйдешь из дому, пока не скажешь мне правды, а твой честный Губерт пусть знает, что ему без долгих разговоров откажут от места, если он и дальше будет лгать! Как вам обоим не стыдно меня обманывать!
Фрау фон Праквиц была очень взволнована, чуть полная грудь дышала порывисто, глаза метали колючие гневные взгляды.
— Мама, а если это по правде был лесничий — по правде, по совести! Мама, не могу же я тебе солгать, что это был кто-то другой, да и кому быть-то?
— Как тебе не стыдно! — воскликнула фрау фон Праквиц, задыхаясь и дрожа всем телом от гнева. Но она быстро овладела собой. — Ступай к себе в комнату, Виолета, изволь десять раз переписать то, что мы вчера читали по-французски, и чтоб ни одной ошибки!
— Хоть и сто раз перепишу, а все-таки это был лесничий, — сказала, уже стоя в дверях, Вайо, тоже бледная от гнева.
Дверь хлопнула. Вайо ушла.
Ротмистр молча слушал ссору, он только тем давал понять, как она ему тягостна, что закрывал глаза и морщился. Присутствовать при чужих ссорах всегда было ему тягостно. Но он по опыту знал, что в минуты гнева (впрочем, очень редкие) жена не терпит возражений.
— Не слишком ли ты крута с Вайо, — ограничился он робким вопросом. Ведь это и вправду мог быть лесничий? Гартиг — известная сплетница…
— Это был не лесничий! Теперь Книбуш уверяет, что это был он, но он не может объяснить, почему они вместо леса пошли во флигель к управляющему.
— Губерт говорит, что они пошли посмотреть, нет ли там патронов для Вайо…
— А, вздор! Прости меня, Ахим, но нельзя же позволять им обоим нас дурачить! Редер, так же как и Вайо, отлично знает, что патроны у тебя в шкафу с ружьями…
— Они не хотели тебя беспокоить…
— Ах, брось, не хотели беспокоить! У меня еще в первом часу свет горел, а Вайо никогда не бывает так внимательна. Когда у нее чешется спина, она будит меня в два часа ночи, чтобы я ее растерла. Все вранье!
— Но на самом деле, Эва, кто бы это мог быть? Чужой, которого даже Гартиг не знает? И потом ночью вместе с Вайо во флигеле управляющего?
— Вот это-то, Ахим, и страшно, потому-то я и не сплю. Будь это какой мальчишка из здешних, кто-нибудь, кого мы знаем, кого Вайо знает, деревенский парень или еще кто-нибудь в этом роде — он не был бы опасен для Вайо. Тогда это было бы безобидное ухаживанье, его можно было бы тут же пресечь… Но это неизвестный человек, мужчина, о котором мы ничего не знаем, совершенно чужой, а это так страшно… И с ним она отправляется ночью во флигель к управляющему, с ним вдвоем ночью… Потому что Редер лежал у себя в постели, это не вранье. Это подтвердила мне Армгард, а она не стала бы выгораживать Губерта…